Пёс

— Сходи в травму, сними побои. И голову проверь. Наверняка сотрясение. Вон какой фуфел над бровью.

Бобровский дотронулся до лба.

— Чао-какао! — сказал Никита и вышел.

На улице он достал мобильник и набрал номер мамы.

— Чего там? — спросила Лариса Ивановна.

— Нормально всё. В понедельник съезжает. Я завтра Гену хочу привезти.

— А про кредит спрашивал?

— Он сам и спрашивал. А я что? Иди в ментовку, говорю.

— И?

— Не знаю. Его избили.

— Кто?

— Да чёрт его знает. Может, асфальтная болезнь. Может, гонит он всё.

— Ой, неспокойно мне, зайчик, — сказала Лариса Ивановна.

— Не волнуйся, мама. Если что, я ему нашёл место, где устроиться.

— Ты очень добрый мальчик.

— Мне тридцать семь, мам.

— Для меня ты всё равно мальчик. Завтра позвони.

Никита нажал отбой и порылся в контактах. Долго никто не отвечал. Потом раздался сонный голос.

— Слушаю.

— Кри-кри, милая, ты что, спишь?

— Кто это? — спросила Кристина.

— Твой одуванчик. Ты свободна сейчас? Я недалеко.

— Я ужасно устала.

— Ну, пирожочек мой, я так соскучился!

— У меня нет сил.

— На других они у тебя есть.

Кристина отключилась.

Никита сел в машину. И поехал домой. Он злился. По пути Никита зашёл в супермаркет и купил пельмени, чипсы, копченую колбасу, ведёрко майонеза и киевский торт. Еда утешила его.

15

Над входом в отделение висел большой, немного грязный российский флаг. Белая полоса от пыли стала серого цвета. «Интересно, — подумал Бобровский, — его стирают иногда? Или он просто висит и висит? Может, флаг снимают по расписанию и вывешивают новый? А этот куда? Списывают в утиль?»

Бобровский нервничал. В голову лезли глупые мысли. Он почти не спал прошлой ночью. Думал о Насте, о деньгах, о коллекторах, о Никите. Тот перезвонил через пару часов после того как ушёл. Сказал, что привезёт своего бригадира завтра вечером. А перед этим звонил Герман и поинтересовался успехами. Бобровский молчал.

— Я вас не слышу, Алексей, — сказал Герман. — Мы же договорились. Зачем мобильник отключили? Вы что, всё-таки решили в прятки поиграть? Глупо, очень глупо.

Бобровский повесил трубку, ничего не сказав. И отключил телефон. Он вспомнил совет Никиты. Не такой уж и глупый. Тесть ведь тоже говорил про милицию. Тогда Бобровский не придал этому значения. Теперь появился хороший повод. Синяки продолжали болеть. И обида голодной крысой грызла изнутри.

Под утро Бобровский немного подремал и даже увидел сон. Он стоял на берегу пруда и кормил хлебом уток. Потом хлеб закончился. А утки крякали. Они были голодные. Бобровский заметил, что некоторые утки дохлые, плавают вверх боком, свесив головы на коротких шеях под воду.

Бобровский проснулся. По телевизору шла передача о серийных убийцах. Рассказывали о пожилом слесаре, который отрезал своим жертвам уши. Оперативники уголовного розыска прозвали его Вьетконгом. Бобровский выкурил последнюю сигарету, скомкал пачку и забросил в угол.

Сначала он поехал в травматологию. Там была очередь. Люди с переломами рук и ног, разбитыми головами и лицами ждали у кабинета врача. Стояла невыносимая духота. У одного человека лицо было замотано окровавленным полотенцем. Хныкала пожилая женщина со сломанной челюстью. Бобровский чувствовал запах свежей крови. Ему стало дурно. Он вышел на улицу и минут пять сидел на скамеечке у входа, стараясь дышать ровно и глубоко. «Почему так много народу? — подумал он. — Не война же. И даже не пятница».

Назад Бобровский решил не возвращаться. Было два варианта — пойти домой или в милицию. Он выбрал милицию. Отделение находилось в десяти минутах ходьбы. Бобровский дошёл за пятнадцать. И остановился у входа, разглядывая триколор. Последний раз он приходил в милицию десять лет назад, когда пропал москвич. После этого не имел с ними никаких дел. В общем, и необходимости такой не возникало. Каким-то образом ему удалось прожить эти годы очень тихо и мирно. Даже не дрался ни разу. Однажды видел, как задерживают «закладчика». Парня несколько раз ударили лицом о землю. Он обмяк. Его поволокли за руки к машине. Было много крови.

«Ладно», — подумал Бобровский, открыл дверь и переступил порог. У окошка дежурной части стоял пожилой мужчина в старомодных широких брюках.

— Вы передайте, — говорил мужчина дежурному.

— Передам, передам, — отвечал молодой рыжий лейтенант.

— Передайте, передайте.

— Передам, передам.

Бобровский ждал, пока они закончат.

— Ничего вы не передадите, — сказал мужчина, подтягивая штаны.

— Почему же не передам? Передам.

— Как же, конечно!

— Не задерживайте очередь.

Бобровский наклонился к окошку. Мужчина встал у него за спиной. От него попахивало мокрой собачьей шерстью. Возможно, из-за этих штанов времён первых пятилеток.

— Я хочу написать заявление, — сказал Бобровский. — Подать, вернее.

Ему не нравилось, что за спиной кто-то стоит.

— Что случилось? — спросил рыжий лейтенант.

— Меня ограбили. И избили.

— А я что говорил? — подал голос псих за спиной.

Бобровский повернулся к нему.

— Что вам надо?

— Мне? От вас? Вы о себе слишком большого мнения. Я просто жду свою очередь.

— Поднимитесь на второй этаж, двенадцатый кабинет, — сказал дежурный. — Там всё расскажете.