Пионер всем ребятам пример

Финские консервы замечательно вкусны. На наш неизбалованный вкус. Мясо надо есть с хлебом, но я обошелся. Выскреб всю банку за пару минут. Не глядя, швырнул её в неопределенном направлении. А вдруг кому по голове попала, подумал. Скорей обратно, Галька уже меня ищет по всему лагерю…

Она стояла за деревом, рядом с местом, где я стартовал в никуда. Стояла и недоуменно вертела головой. Я обнял её сзади, она так дернулась, словно я хотел её задушить.

— Ты где был?! Ты как сумел убежать?! Почему я не успела?!

— Не всё ж тебе успевать, Галочка.

— Ты не понимаешь, я должна была успеть. Ты странный Боря, ты очень странный…. Правда, что ты шпион?

— Ох, Галя, Галечка. За что я тебя люблю, так за наивность. Был бы я шпионом, давно б тебя цап и утопил в нашей речке. На корм сому или щуке пошла бы. Еще жвачку хочешь?

— Хочу.

Надо будет ночью еще жвачек подтибрить из финского магазина. У них много, не обеднеют.

Июньский день длился бесконечно. Из клуба слышно ребячьи голоса, разучиваем песню ко всё тому же концерту. Голоса хорошие, а песня так себе. Пресловутая «картошка». Целая вечность прошла, а всё картошкой питаемся. И лучше картошки в нашем рационе ничего нет. Жаль, что она уже прошлогодняя.

Тихонько мурлычу песенку из альбома битлов. Они только что организовались. Ливерпульская четверка собралась в 1960 году, вся слава у них еще впереди. Через месяц откроются Олимпийские игры в Риме. Наш Брумель будет прыгать в высоту. Отец в юности был его поклонником. В августе полетят и собаки в космос. Белка и Стрелка, надо же, я помню их клички. В историческое время живем, Боря Смирнов. До Карибского кризиса еще два года. Monsieur Кукурузник уже развернулся вовсю и успеет натворить немало бед.

Глава 13

Июньские вечера располагают к задумчивости. Хорошо в июне писать стихи, делать ребенка своей первой девке, нюхать цветочки. Романтично и приятно. Наш северный комар, противник романтики и циничный прагматик зудит и ноет, лезет в нос и в глаза. И нет ему дела до поэзии. Беременеют ли девчонки в пионерлагерях шестидесятых годов, мне неведомо. Если поспрашивать пионерку Валерию, она бы кое-что могла рассказать на эту тему. Но не надо мне пионерки Валерии.

— Пацаны, после отбоя меня не искать. Если кто спросит, скажете, пошел в туалет. За меня не беспокойтесь.

— Ох, погоришь ты Борька.

— Как швед под Полтавой погоришь, Смирнов. Не скажем, не боись. Пошел в сортир, у тебя понос.

— Нате орлы по жвачке. Чур со жвачкой осторожнее, можем спалиться.

— Когда репетировать выступление будем, Борька?

— Вот завтра и будем. Пора, однако, концерт послезавтра.

И послезавтра же припрет кто-нибудь из моих родителей, прибавляю про себя. Будет мне жвачка. Еще не знаю какая, но будет…

Окошечко в комнату моей милой приоткрыто. Проем затянут марлей, комар бьется вокруг матерчатой преграды и противно жужжит. Верка, похоже, еще не спит. Я решил не откладывать на потом свой визит. Сегодня же ночью и проверю, так ли хорошо играть в папу и маму на лоне природы, чем в постели под скрип пружинного матраса…

Она уже заснула. Сопит носом, словно поросеночек средних размеров. Даже жалко стало будить.

В губки так в губки. Чтобы не заорала спросонья.

— Борька? Ты? Ты как. Ты почему. Тебя никто не видел? Погоди. Я тебя не ждала, даже душ сегодня не приняла.

— Найдется местечко рядом? Пустишь погреться?

— Иди сюда, дурачок. Ведь убиться мог. Иди сюда, мой сладкий.

И весь вечер и половину белеющей ночи мы бесили жужжащих за окном комаров. Мы переиграли все возможные игры, и под конец моя взрослая любовница стала почти такой же опытной, как и её пионер-притворяшка. Одно только не стали делать, но это и вообще на любителя. Сладко любить в белую ночь. Спасибо тебе, адронный коллайдер, за странную, страшную шутку.

Я оставил её спящей и вполне довольной. В моей комнате тоже было тихо. Пацаны спали. Им этот вздор, все эти любови и радости любви пока совершенно не нужны. И они тоже правы. Успею ли доспать, только успел подумать. И провалился в сон.

«Подъём, подъём. Кто спит, того убьем.»

Убивайте, сволочи. Не встану.

Но меня облили водой из графина. И пришлось вставать. Да и нельзя подводить своего пионервожатого. Использовать свое привилегированное положение в личных целях некрасиво. Не по-мужски это.

Мы опять бежали на всё тот же завтрак со всё той же манной кашей. И слушали нотации чем-то обозленного директора. Он, похоже, еще больше растолстел и злобился на весь белый свет.

— Пойдем пацаны репетировать наш концертный номер. Придется попотеть. Прогоним весь номер раз пять, шесть. Где же наша Галка?