Пинка Удаче

Тушин поглядел на свои дряблые пальцы — уродливые, исхудалые, покореженные временем, да еще и трясутся — и захехекал горько, представив на миг, как он пытается вот этими бессильными клешнями затянуть шелковую гарроту, удавку, на бандитской шее, которая твердостью и толщиною с александрийский столп… Вздохнул еще раз, уложил в щепоть шариковую ручку, раскрыл блокнот, приерзался поудобнее в кресле и взялся покрывать бессодержательными каракулями чистые страницы, одну за другой — так ему лучше думалось. Это была его древняя привычка, еще с Италии. Выудить хоть сколько-нибудь связную информацию из этих чернильных точек и зигзагов не смогли бы даже таборные гадалки и самые нахальные уфологи, но — все равно: после подобных раздумий Вадим Тиберьевич вынимал из блокнота использованные листы и тщательно их утилизовывал. За границей для этого использовался офисный «шредер», иногда камин, а дома, в квартире — простой унитаз, куда он спускал мелко изорванные бумажные листочки. Нельзя спешить, нельзя медлить, нельзя ошибки допускать. Тушин очень переживал, что в недавней операции по добыче денег он струсил, перестраховался и пустил в ход свой любимый ствол, «Большую Берту», тем самым засветив ее для сыска. Ему бы следовало взять любой из второстепенных, маловажных… типа «ТТ», но — убоялся! Испугался осечек, неточной стрельбы, лишнего шума… Берта — она, конечно, сработала идеально, да только две гильзы от нее вошли теперь в архивы оружейных экспертиз. Это совершенно не важно, если задуманное сбудется, а если нет… Кстати сказать — тоже не важно, по большому-то счету. Кроме пятна в биографии, для потомков. Фунтик, Фунтик, Фунтик…

(Огонек обычной человеческой алчности, трепещущий в сердце милицейского сержанта Захаренкова, был превращен, усилиями старого кагебешника, в бушующее пламя, жаркое, мощное, лютое, но, покамест, еще не явленное миру. Список перспективных «дойных» точек обязательно будет составлен Захаренковым-Фунтиком в срок, и столбики чисел, гипотетических регулярных доходов, раскочегарят однажды вспыхнувшее пламя до таких температур, что перед ними не устоят и растают — и совесть, и богобоязненность, и страх перед тюрьмой.)

Слоника придется брать на себя — это более чем вероятно, а в мелких конфликтах предстоит разбираться Вадику Фунту, будущему «сапогу», ментовскому бандиту… Но не раньше, чем с горизонта исчезнет Слон, тут уж не до иллюзий. Да, Вадим Захаренков увязнет в этих локальных очажках, в грызне за выбиваемые и выжимаемые деньги, и однажды, непременно и окончательно, преступит черту, запачкает руки не только в деньгах и в дерьме, но обязательно в крови. Это неминуемо произойдет, не может не произойти… И тогда уже надо будет не зевать и не лениться, но изо дня в день успокаивать ментовскую и человеческую совесть, чинить ее, белить ее, утетешкивать… Отвлекать деньгами, лестью, фантазиями…

«Они в этом сами оказались виноваты, исключительно сами… Они, а вовсе не ты, который вынужден был реагировать… адекватно реагировать… стремительно реагировать… отстаивая честь и достоинство, себя, своих близких… и дальних, тех, кто не способны защитить себя самостоятельно… и даже тех, кто не способен оценить глубину твоего самопожертвования, готовность окунать свои руки… ради их же защиты…»

Хотя… может и не образоваться ни дерьма, ни крови на молодых ладонях! Если, например, госпожа Удача будет очень добра к нему, к старому больному человеку Вадиму Тушину, и он, осененный Удачею, в ближайшие дни… пусть недели… свершит задуманное, воплотит в реальность идею своего «Поступка»… Тогда Захаренков может рассчитывать… точнее — ангел-хранитель его может рассчитывать, что умрет во младенчестве несостоявшийся Фунтик, а Вадим Александрович Захаренков останется дальше жить и мечтать, относительно честно работая на своем милицейском сержантском посту… Мечтать не вредно, да только глупо и постыдно подменять мечтами поступки. Да, да, да: «Поступок». Вот самое главное дело в остывающем уголёчке почти прожитой жизни. Надо спать. А завтра с утра, еще перед работой, провести инвентаризацию всех схронов, домашних и законсервированных на природе стволов, дабы распределить их дальнейшее назначение. Ах, Берта, Берта, нельзя тебя засвечивать на Слонике, никак нельзя, и не уговаривай. И наган бы не надобно… Макаров вполне хорош при стрельбе в упор, но глушитель… Неразрешаемая отныне проблема с глушителем для Макарова, ну не научился, не умеет Тушин их мастерить!.. Лечь горизонтально, расправить мышцы рук, ног, спины, шеи и дать им отдохнуть. И сон, утратив пугливую осторожность, рано или поздно подойдет к измученному телу, укроет мягким, незаметным, освежающим покрывалом абсурдных и нелогичных видений… А потом позволит старику проснуться, чтобы дать ему прожить еще один день… Должен позволить, ибо нет на всем белом свете надежного наследника задуманному и уже предпринятому. Нота бене: с Фунтиком подбавить доверительности и сентиментальности, ох, он хорошо на это клюет.

* * *