Pink Floyd: Кирпич к кирпичу

Однако вторая половина альбома также частично автобиографична или по крайней мере является продолжением видений Роджера: «Пинка заставляют вернуться и выступать, потому что больше никто не зарабатывает денег, если представление не продолжается. Его заставляет вернуться на сцену циничный доктор, делающий ему инъекцию оживляющей субстанции, и с того момента, как Пинк покидает гостиничный номер и появляется на сцене, он превращается из доктора Джекила в мистера Хайда. Он — это вся наша группа; так сказать, Пинк является образом группы в спектакле. Он превращается в мистера Хайда, и члены группы становятся фашистами. Это по-прежнему мы, но в другом душевном состоянии. Мы превратились в фашистских свиней, подобно тому, как я превратился в фашиста, плюющего в человека в Монреале: заменяющая нас группа олицетворяет собой меня, плюющего на людей. Персонаж начинает болтать о том, чтобы вернуть их туда, откуда они пришли. Когда мы начинаем показывать слайды молотков, марширующих на экране, подразумевается настоящее фашистское сборище. Зрители любят всю эту дрянь, они счастливы оказаться частью толпы; их можно заставить делать все, что толпа прикажет им делать».

«Сборище достигает своего апогея, — продолжает Уотерс тихим, бесстрастным, монотонным голосом. — Но Пинк восстает. Мы восстаем. Когда он поет: «Я хочу уйти домой и снять форму». Но они ему не позволяют. Его тащат в бункер, где он ждет червей; ждет суда. Вердикт — его должны судить равные ему люди».

Уотерс хотел быть судимым равными ему людьми, потому что большинство людей вокруг него считали, что проект нелеп, обречен на провал. «Очень многие считали его безумным. Робби Вильямс, наш осветитель уже многие годы, сказал мне, что вплоть до премьеры он считал, будто это полное сумасшествие. Он, как и другие, думал, что публика будет настаивать на старом материале. Я был в чудовищном напряжении; многие говорили, что зрители разорвут меня на кусочки, разрушат стену. Но мне было совершенно безразлично, что они думали: я хотел выразить свои чувства. Это была большая авантюра, которая окупилась; зрители, персонал и музыканты — все наслаждаются ею».

Роджер Уотерс безусловно проявил себя как лидер группы. «Я принимаю решения, — заявил он без капли скромности. — Мы притворялись в течение долгого времени, что у нас демократия, но этот альбом стал эпохой большого откровенного признания. Это было слегка болезненное испытание для некоторых из нас, поскольку мы делали вид, что все вместе мы очень хорошие парни. Это была чушь. Десять лет назад это было правдой, но не в последние годы».

Конечно, Уотерс принимает решения, чем будет заниматься вся группа. В июле 1978 года он созвал членов группы на совещание, чтобы представить две свои магнитные записи: сценарий «The Wall» и другой самостоятельный проект. Фактически он предъявил им ультиматум: группа должна заняться либо одним, либо другим проектом, неважно каким, потому что оставшийся Уотерс будет делать как сольный проект. Группа проголосовала за «The Wall», затем начала работать над ней в их собственной специфической манере. Они вообще не общаются друг с другом напрямую, посредством слов. «Они общаются с помощью техники, — объяснил Майкл Камен, аранжировщик всех оркестровок альбома. — Роджер делает демозапись в своей студии и посылает ее Дэйву Гилмору, который добавляет несколько дорожек или перезаписывает ее и посылает пленку дальше. Все участники группы имеют точные копии записи».

Однако после обмена лентами в течение двух месяцев Уотерс решил, что ему нужна помощь от постороннего продюсера, и нанял хэви-металлиста Боба Эзрина, приведшего группу «Kiss» к «платиновому» статусу. «Я не мог делать все сам, — сказал Уотерс. — Дэйв и я совместно продюсировали все наши альбомы, но я обеспечивал движение и руководство». Эзрин переработал вотерсовский оригинальный сценарий, названный самим автором «Childish notes» («Детские записки»). «Некоторые части были слишком личными, некоторые не подходили музыкально, а некоторые песни просто не были достаточно хороши», — объяснил он. По настоянию Эзрина Уотерс исключил слабую, скучную песню под названием «The Death Of Sisco» («Смерть Сиско»), в которой диск-жокей разговаривает с публикой, и убрал ссылки на личное, особенно даты из своей ранней жизни, которые ничего не значили для фэнов группы, родившихся после Второй мировой войны (например, Уотерс написал строчку о 1944 годе, когда умер его отец). Несмотря на эти изменения, Уотерс признал, что все же невозможно следить за закручивающейся сюжетной линией, в частности по телефонным звонкам мистера Флойда миссис Флойд.