Пинг-понг жив

В разнузданной олимпийской полигамии Марс с Венерой отметились-таки эротическим казусом. Венерин муж Гефест поймал неловких любовником золотой сетью в момент совокупления и, насмехаясь, показывал прочим богам. Своеобразное было у мужика чувство юмора. Ну а насчет потомства никаких аналогий. Дочь Марса и Венеры могла получить единственное в мире имя, ежу ясно. Но как Венера согласилась - ежу не ясно. Наверное, у нее не было стойких предпочтений. Иначе получается, что обрюхатил, бросил, еще и отобрал священную привилегию: ведь папа придумывает для мальчика, мама - для девочки, одна из немногих законных возможностей посамодурствовать - назвать свое дитя... Или мое впечатление с поминок от лукавого. Но хоть убей, а уступчивость я бы в Венере не заподозрила. Если бы мы обе актерствовали, то пригодилось бы клише "я была занята в единственном эпизоде с ней..." Убрать только льстивую тональность ностальгирующей примадонны - и порядок. Камера, мотор. Дубль без номера, просто дубль и все. Многолюдное гудение. Все возбуждены - они ведь Марсика любили, даже если не любили, и всякому здесь найдется брудершафт, содержание притонов и сводничество - предпочитаемое усопшим преступление. Мне объяснили кое-как, кто есть кто и я получаюсь совсем из другой оперы, в основном здесь гости марсова тщеславия. Венера шарится в "челночной" клеенчатой сумке среднего формата, ищет - как я ловлю краем уха - Его побрякушку на память. Ищет для круглолицего парниши, уже снявшего пиджак и ослабившего галстук, словно уже танцы начались и горячее сейчас внесут. Во мне вдруг заплескался дьявол: почему щекастику достанется безделица от Марсика, а мне нет?! У меня ничегошеньки от него, а во мне он поучаствовал куда как основательней, чем в мордатом господине. В несвойственной мне заводке на ломких то ли от гнева, то ли от робости ногах я подошла к Венере. Пока дают - надо брать. Деликатничать нельзя, другого случая не представится, Венера больше не приедет, ничего не повторится, я никогда не встречу Марса на улице, а он это умел - волшебно вырастать из-под земли. Никто более не проведет меня черным ходом через тайны тайн, глотая портвейн, на крышу к теплому дождю, никто более не научит нырять в метро, показывая служительнице вечный жетон, никто не выстрежет мне за полчаса перед свадьбой модную челку. Я невнятно прошу что-нибудь скромное, совсем не нужное, в общем что-нибудь (я не могу произнести "на память" - меня вдруг душит неуместная здесь слезливая лавина). Венера долго смотрит на меня. Сначала непонимающе, ощетиниваясь длинными и изрядно накрашенными ресницами (тушь, видать еще маминой юности и я невольно вспоминаю Эльку, у которой вот-вот должны стечь черные ручейки, а не стекают). Потом смотрит с экспертизой, дескать, кто такая. Потом с явной неохотой. Потом едва устыдясь. Она постаралась одарить меня всей гаммой чувств, порожденных милостыней, но я выстояла. Я и не ждала легкой наживы. Тут она рылась подольше, чем с предыдущим гостем, бормоча "это -нет... это - нет", и, наконец, вытащила тот самый покоцанный молью шарф. На ее взгляд большего я не стоила. И на том спасибо.