Несколькими годами позже за исчисление победоносных сражений российского императора берется Вольтер; в его «Истории Карла XII» Петр изображен демиургом, реформатором и законодателем нации, основателем империи, которая по его воле явилась из небытия в готовом виде. Рукотворная Россия призвана служить образцом Европе. Вольтер согласился также сочинить «Историю Российской империи» по источникам, навязанным ему русским двором. Не смущаясь ролью заурядного ис ториографа, Вольтер торжествует: «Родился Петр, и с ним родилась Россия!» 9* Этому образцовому государю мир обязан созданием современной, просвещенной империи. Еще несколько лет спустя в «Философском словаре» в статье «Россия» Вольтер помещает следующую отсылку: «См. Петр Великий» – ведь без Петра не существовало бы и России. Действуя почти провокационно, отводя европейским монархам роль статистов или вообще предавая их забвению, Вольтер положил начало «спору о России» 10* .
В ходе этого спора, который французские мыслители вели на протяжении всего XVIII столетия, служились два образа России. Фонтенель, Вольтер и их последователи описывали Россию как страну современную, «прогрессивную». Их оппоненты придерживались более традиционных взглядов, восходивших к авторам XVI и XVII веков, Герберштейну и, главное, Олеарию (сочинителю, на которого до появления Вольтера писавшие о России ссылались чаще всего); традиционную позицию занимал Руссо и (в смягченной форме) Монтескье. Автор «Духа законов» обвинял Петра в чрезмерной жесткости; не отрицая необходимости реформ в принципе, он критиковал формы их осуществления: по мнению Монтескье, царю следовало бы восстановить старинные нравы (например, те, какие господствовали в эпоху Киевской Руси) и попытаться уничтожить следы многовекового татарского ига, которое является одной из главных причин нынешнего жалкого состояния страны 11* , – мысль, усвоенная и переданная аббатом д'Отрошем.
Французы, наблюдавшие за спором философов о России, казалось, колебались, не зная, с кем согласиться: с одной стороны, в умах слишком прочно укоренились представления о варварской Московии, с другой – многие были рады приветствовать явление современной России – воплощение идеальной цивилизации. Эта двойственность, высказывающаяся в разных текстах с разной степенью четкости, хорошо видна в «Большом историческом словаре» Морери. Написанная в настоящем времени статья «Московия» содержит описание нравов, какие рисовали Маржерет, Олеарий и их подражатели. Однако упоминая Петра I, автор отсылает читателей к особой статье, посвященной этому государю. Статья же, озаглавленная «Петр I, царь, или император российский» написана, разумеется, в прошедшем времени, но выдержана в совершенно ином тоне: она содержит краткое изложение фонтенелева «Похвального слова Петру» и вольтеровских «Анекдотов о царе Петре Великом» 12* . Таким образом, внимательный читатель находил в одном и том же издании два на первый взгляд вполне достоверных описания одной и той же страны, полностью противоположных по содержанию и относящихся неясно к какому времени! В смятении пребывал, по-видимому, и автор статьи «Россия» в «Большом историческом, географическом и критическом словаре» Брюзена де ла Мартиньера, впрочем, явно лучше осведомленный о событиях, произошедших в России. «Следует, однако, признать, – пишет он, – что после смерти Петра Великого в России многое переменилось; и нравы, нами описанные, принадлежат более прежнему времени, нежели времени нынешнему. Перемены сии явственны более всего при дворе и в больших городах, кои уже не дикарями [sic!] населены» 13* . Заметны колебания относительно России и в «Энциклопедии»: с одной стороны, авторы ссылаются на Вольтера, с другой, сообщают, что цивилизация, искусства и науки «не пустили там глубоких корней, так что всякое, даже кратковременное, наступление варварства грозит разрушить это прекрасное здание» 14* .