Читаем Пинакотека 2001 01-02 полностью

Роль «наполеоновской легенды» в литературной мифологии XIX века вполне сравнима, по мнению современного исследователя, с ролью, отводившейся в гомеровской литературе Гектору или, скажем, Ахиллу 1* . Легенда о Наполеоне начала твориться еще при жизни французского императора и при его непосредственном участии. Общие контуры образа императора-воина, великого полководца, проницательного и твердого правителя, готового всем пожертвовать ради любимой Франции, страшного для своих победителей даже в плену и бессилии, были закреплены в «Mйmorial de Sainte-Hйlиne». Плоды победы антинаполеоновской коалиции не всем казались прекрасными. Невеселые размышления о причинах величия и упадка французскох! империи, нахлынувшие на европейское общество в годы, последовавшие за реставрацией Бурбонов, создавали питательную почву для наполеоновского мифа. Изгнание и смерть отверженного людьми героя на затерянном в морях скальном острове окрашивали образ императора в трагические тона, делая его бесконечно притягательным для романтического сознания. Индивидуализм, одиночество, презрение к миру – казалось, в образе Наполеона нашли реальное воплощение все черты входившего в моду байронического героя. Литературному образу соответствовала быстро складывающаяся иконография.

…Столбик с куклою чугуннойПод шляпой с пасмурным челом,С руками, сжатыми крестом,

стоявший в деревенском кабинете Евгения Онегина, стал в 1820-е годы даже в России обязательной принадлежностью жилища образованного молодого дворянина.

Русская литература также внесла свою лепту в создание общеевропейского наполеоновского мифа. Время наибольшей популярности его в России, как и во Франции, связано с эпохой романтизма. Однако русские поэты 1830-1840-х годов, поколения Лермонтова, лишь с разной степенью полноты варьировали уже устоявшуюся «наполеоновскую легенду». Гораздо интереснее в историко-литературном ракурсе предыдущее десятилетие – время ее становления, связанное с именем Пушкина.

Основные вехи отношения Пушкина к Наполеону определены 2* . Свидетель войны 1812 года, Пушкин в ранних своих стихах отдал дань общерусским антинаполеоновским настроениям. В патриотической поэзии периода войны 1812 года, в журнальной публицистике, в ораторской прозе Наполеон представал кровожадным тираном, воплощением сил зла. Так и у Пушкина он «губитель» («На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году», 1815), «хищник» («Наполеон на Эльбе», 1815), «злодей», «ужас мира» («Принцу Оранскому», 1816), «самовластительный злодей» («Вольность», 1817) и т. д. В последующие годы Пушкин, подобно многим своим современникам, переживает период романтического увлечения Наполеоном, свидетельством которого стала ода «Наполеон», написанная в 1821 году после известия о смерти сверженного императора. В этой оде, которую сам Пушкин, впрочем, не считал удачным стихотворением, еще встречаются прежние антинаполеоновские формулы («кровавая память», «тиран»), но они растворены в откровенно восторженных интонациях: Над урной, где твой прах лежит, Народов ненависть почила И луч бессмертия горит. Наполеон для Пушкина теперь «великий человек», «могучий баловень побед», с ним прочно соединяется эпитет «чудесный», а важной темой становится один из общеевропейских поэтических мотивов «наполеоновской легенды»:

…Приосенеп твоею славой,Почий среди пустынных волн!………………………………………Искуплены его стяжаньяИ зло воинственных чудесТоскою душного изгнаньяПод сеныо чуждою небес.И знойный остров заточеньяПолнощный парус посетит,И путник слово примиреньяНа оном камне начертит,Где, устремив на волны очи,Изгнанник помнил звук мечейИ льдистый ужас полуночи,И небо Франции своей…

Произошедший в оде 1821 года отказ от однозначной, линейной трактовки образа был продиктован популярными в эти годы историософскими и политическими размышлениями о роли Наполеона в жизни Европы, о связи его с Французской революцией, о провиденциальном значении его явления в мир. Вновь Наполеон появляется в поэзии Пушкина в черновых набросках 1824 года «Недвижный страж дремал на царственном пороге…» и «Зачем ты послан был и кто тебя послал…». К уже знакомому мотиву – «Одна скала, гробница славы…» – возвращают нас стихотворение «К морю», написанное также в 1824 году, и позднее стихотворение «Герой» (1830): …на скалу свою Сев, мучим казнию покоя, Осмеян прозвищем героя, Он угасает недвижим, Плащом закрывшись боевым…

2. Бонапарт Гравюра Ш.Л.Линже, законченная Ж. Год фру а по оригиналу Ж.-Б. Изабе. 1803

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология