Пинакотека 2001 01-02

В чем же в конце концов истинная причина неприязни русских писателей к Франции? Еще Фонвизин сказал, что французам нет никакого дела до истины. Все остальные вышивают по той же канве: истина интересует французов в последнюю очередь (Тургенев), «во Франции все ложь» (Вяземский), «изукрашенные безделушки» (Баратынский), французский национальный дух заключается в том, чтобы располагать людей, доктрины и идеи живописными группами, превращать их в картины и зрелища (Анненков), Франция – мир иллюзий (Герцен), «француз, – вы знаете, – подымет воротник сюртука и думает, что надел шубу» (Григорович), «ему достаточно дешевой многообразной однообразности, довольно внешнего мерцанья и блистанья» (Гиппиус), «французы видят в трибуне сцену, в себе актеров, а в посетителях партер» (Жуковский); «вечно актерствующая Франция» (Хомяков); «это лицо… обладает тайною подделки под чувство, под натуру в высочайшей степени» (Достоевский); «лицо, лишенное маски, в Париже дает стыдное ощущение наготы» (Максимилиан Волошин); «всякое слово, фраза, всякое – самое разное – движение – поза» (Иван Аксаков). Французский язык скрывает мысли говорящего (Пушкин), принуждает говорить не то, что думаешь (Тургенев), особенно хорошо приспособлен для извинений (Бальмонт); «французская речь – сверкающая и пустая, как шары жонглера» (Федин); французские «разговорные формулы перестают доходить до сознания» (Эльза Триоле); «музыка сбивается на водевиль или каламбур» (Тургенев). Французская литература – это многословные разглагольствования, превосходная риторика, блестящие формулы, тонкий вкус и мастерство, но ни малейшей естественности, ни малейшего представления о том, что такое правда в искусстве (так считают Каразмин, Батюшков, Лермонтов, Тургенев и многие другие). «Драма и комедия приняли в Париже такие же кор- ректно-законченные формы, как фрак, сюртук, смокинг» (Волошин). Мир иллюзий, «тонкие прекрасные кружева», пришитые к дерюге (Фонвизин); лохмотья даже безо всякого фасона, но зато шикарные (Вера Инбер); «если бы не было таких претензий нарядности и самодовольной уверенности, что уж там что другое, а именно нарядность, и самая совершенная, есть, – вероятно, отсутствие ее и не бросалось бы так в глаза» (Зинаида Гиппиус); «Литературная гастрономия», причем не из подлинного эпикурейства, а только напоказ (Герцен, Короленко), развлечения без наслаждения (Иван Аксаков), поиски не красоты, а одной лишь прекрасной видимости (Герцен), фальшивая любовь (Достоевский), любовь извращенная, унижающая женщину (Лев Толстой), бездумное подражание общему мнению (Фонвизин), видимость культуры, которой на самом деле нет и в помине (Достоевский), страна, которая будет представляться носительницей католицизма, даже если в ней не останется ни одного верующего (Достоевский), «республика без республиканцев» (Салтыков), где все мечты только об одной форме (Достоевский). Лживая условность политических формул, маскирующая устарелые, безнадежно противоречивые порядки, театральность парламента, судебных, да и вообще любых инстанций – вот излюбленные темы русских авторов, пишущих о Франции.

Итак, Франция – мир, в котором господствует игра, в котором все ценности мнимые; даже воображение французов не знает ничего, кроме «форм обветшалых и давно вышедших из употребления». В любом проявлении французского умонастроения русские писатели ищут и находят следование не ими придуманному обряду, бесплодный формализм, исключающий всякое стремление к истине. Хомяков упрекает Францию в том, что она живет, «размельчая и дробя все цельное и живое и подводя все великое под мелкий уровень рассудочного формализма». Тургенев даже во Французской революции не видит ничего, кроме формализма и традиционных стереотипов, а Достоевский строит целую теорию французской культуры как культуры законченных, застывших форм, а о жизни французов говорит, что она решительно у всех подчиняется одним и тем же правилам. Из этого он выводит паническую боязнь французов отступить от установленных норм, их страх показаться смешными – феномен, который русские литераторы заметили уже очень давно. Для русского наблюдения французский формализм неразрывно связан с любовыо французов к порядку. Люди сдержанные и умеренные – иронизирует Ольга Форш; «Париж сжимается, уменьшается по доброй воле, замыкается в самом себе», ехидствует Зинаида Гиппиус; повсюду заставы и перегородки, замечает Иван Аксаков, а Гоголь говорит о французе: «далее известной глубины уже нельзя было погрузить вопроса в его душу, не вонзалось далее острие мысли».