Пилсудский

Не обошел диктатор вниманием и вопрос о вкладе режима в обеспечение безопасности Польши. Его он видел в том, что после 1926 года никто не может использовать внутренние отношения в Польше для влияния на ее внешнюю политику, тогда как Польша такой возможностью в отношении других стран обладает.

Резюмируя свои размышления о польской внешней политике, Пилсудский сформулировал три основных принципа, исходя из которых он дипломатическими методами обеспечивал в последние годы безопасность Польши: реализм в определении целей; абсолютная самостоятельность; концентрация только на восточном направлении, где можно добиться серьезного влияния, и неучастие в отношениях между западными странами[275].

Из этой речи Пилсудского в узком кругу ближайших сотрудников видно, что его взгляды на проблемы безопасности Польши за последние годы практически не изменились. Он явно недооценил угрозу, порожденную приходом к власти Гитлера, дав к тому же последнему возможность использовать Польшу для демонстрации своего миролюбия в момент ухода из Лиги Наций. И одновременно не отреагировал адекватно на перемены во внешней политике СССР, предпринявшего как раз в эти годы попытку конструктивного взаимодействия с Западом[276]. Отнюдь не случайно, что весной 1934 года маршал не согласился с экспертной оценкой польских высокопоставленных военных и дипломатов, считавших, что наибольшая опасность грозит Польше со стороны Германии, а не Советского Союза. Он был твердо убежден, что война обязательно будет, но начнется она не на польско-германской границе. Следует помнить, что выступление Пилсудского на совещании «санационных» премьеров имело директивный характер, определяя основные параметры польской внешней политики на годы вперед. И в этом можно усматривать одну из существенных причин последующих внешнеполитических провалов Бека.

Уверенность Пилсудского в своем внешнеполитическом успехе очень скоро была подвергнута серьезному испытанию. В мае 1934 года союзной Польше Францией был выдвинут проект Восточного пакта, с помощью которого Париж и Москва надеялись существенно повысить уровень безопасности в восточноевропейском регионе. Однако в случае его реализации Варшава утратила бы ту самостоятельность на международной арене, которой, по мнению Пилсудского, ей удалось добиться в январе 1934 года. Бек на совещании в начале июля 1934-го так представил позицию маршала: «Вся эта комбинация (Восточный пакт. – Г. М.) не устраивает Польшу, так как это снова создание большого концерна, в данном случае русско-французского, для того, чтобы опустить Польшу. Но проблему не удастся решить без нас, так как Россия, не соседствующая с Германией, только при нашем участии может давать какую-то гарантию французским границам»[277].

Руководствуясь этими соображениями, маршал решил бойкотировать предложение Парижа. Объективно Польша второй раз протянула руку помощи Германии, увидевшей в этом проекте угрозу для своих экспансионистских устремлений. Но при этом Пилсудский сдержанно относился к легко завуалированным предложениям его германских собеседников, особенно Геринга, полюбившего ездить в Польшу на охоту, принять участие в антисоветских планах Гитлера.

В целом же успех диктатора во внешней политике оказался временным, но при жизни маршала это не очень бросалось в глаза, особенно неискушенной общественности. Конечно, Пилсудский, имевший большой опыт внешнеполитической деятельности, понимал, что мир для Польши не вечен, и не скрывал от близкого окружения своей тревоги за более отдаленное будущее страны, но пропагандистский аппарат санации об этих его тревогах молчал.

Менее всего сам Пилсудский был удовлетворен положением дел в армии и не делал из этого тайны. На то, что некому оставить армию, он жаловался в середине января 1934-го Беку. На совещании с членами политического штаба 31 января он посвятил этому вопросу три часа. Свитальский записал: «Комендант высказывался о персоналиях армии очень плохо, причем – что характерно – считал легионеров не очень хорошими из-за их несобранности и неумения быть точными.

Критические замечания, не раз очень неприятные, высказывал комендант о высших генералах с легионерской родословной...

Я был несколько удивлен, что комендант так при нас, «гражданских», обкладывает военных, лишая нас уверенности в том, что кто-то из офицеров мог бы заменить коменданта в работе»[278].

Характеристики генералов-легионеров были столь жесткими, что Свитальский даже не решился зафиксировать их, чтобы они не «попали когда-нибудь в неподходящие руки».