Пилсудский

13 августа в одном из краковских кафе Пилсудский встретился с Новаком, который предъявил ему самый настоящий ультиматум: на занятых австро-венгерской армией территориях самостоятельная деятельность добровольческих отрядов, а также организация ими административных органов недопустима. Пилсудский ответил, что обсудит со своими людьми возникшую ситуацию и через два дня известит Новака о принятом решении. В ходе встречи обозначились два возможных направления дальнейшего развития событий: или же прежняя стрелковая организация будет распущена, а желающие продолжить борьбу будут использованы для разведывательной и диверсионной работы, или же стрелки, как это сделали «Соколы», вступят в ряды армии Габсбургов. В обоих случаях Пилсудский должен был бы оставить командование.

Во время встречи с Новаком он узнал об инициативе краковских консерваторов и демократов по созданию общенационального органа, который стал бы руководящим политическим центром для польского добровольческого корпуса. Эти последовательные сторонники проавстрийского курса в решении вопроса о судьбе Царства Польского опасались, что бесконтрольные действия Пилсудского нанесут делу непоправимый урон. Уже 9 августа в Кракове состоялось политическое совещание с участием депутатов центрального и галицийского парламентов, представителей духовенства, научных, хозяйственных и общественных учреждений и других влиятельных лиц. О своем желании сотрудничать в рамках широкого фронта польских политических и общественных сил заявили Комиссия конфедерированных партий и Центральный национальный комитет. Таким образом, среди галицийских польских политиков впервые наблюдалась единодушная готовность к солидарному решению вопроса о судьбе русской Польши. Момент проведения совещания совпал с оглашением распоряжений министра обороны Австро-Венгрии от 3 августа 1914 года о преобразовании польских военизированных организаций Галиции в части ландштурма.

Участники совещания согласились с необходимостью решения вопроса о будущем Царства Польского, хотя каких-либо конкретных решений не приняли, предполагая сделать это после выяснения мнения официальной Вены. Своим полномочным представителем они избрали тайного советника Юлиуша Лео, председателя польской фракции в рейхсрате и президента Кракова.

Переговоры, которые Лео провел в Вене с высокопоставленными государственными и военными деятелями, убедили его в том, что у вопроса о судьбе Царства Польского неплохое будущее, если только не упустить момент и создать добровольческий корпус под политическим патронатом всех польских политических партий Галиции. Исследователи, правда, отмечают, что Лео явно переоценивал значение услышанных в Вене обещаний, не получил никаких твердых гарантий от своих партнеров по переговорам. Думается, что упреки в адрес Лео за излишнюю доверчивость не совсем оправданы. Президент Кракова был опытным политиком и прекрасно понимал, что венские официальные круги не могли давать никаких твердых гарантий в начале войны, результаты которой были им неизвестны. Для него самым главным было то, что он не получил в Вене решительного отказа.

В пользу такой трактовки указывает обсуждение вопроса об издании манифеста императора Франца Иосифа I к населению Царства Польского на совещании 20 августа у министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Леопольда Берхтольда[127]. В нем приняли участие такие искушенные политики, как главы австрийского и венгерского правительств граф Карл фон Штюргк и граф Штефан Тиса, венгерский министр при венском дворе барон Стефан Буриан фон Раеч, министр общих финансов Леон Билиньский, экс-наместник Галиции Михал Бобжиньский. В его ходе венгерский премьер «заявил о необходимости дать населению Царства Польского обещание относительно его будущего и выразил убеждение, что это следует сделать; однако он считает, что императорский манифест не нужен. Следует соблюдать осторожность, чтобы Его Королевское и Императорское Апостольское Величество не оказался в неприятном положении, давая обещания, которые, быть может, он не смог бы выполнить без ведения войны a outrance[128] и обречения своего государства на весьма серьезные опасности. Такое Высочайшее обращение создавало бы моральную связь с краем, который нам еще не принадлежит. Этого следует избегать, пока не произойдет fait accompli... По его мнению, нельзя соревноваться с Россией в завоевании симпатий поляков... С практической точки зрения следует учитывать, что если война завершится благоприятно для нас, но не повлечет за собой полного разгрома России, нам будет нелегко склонить русских к отказу от Польши. Необходимо также помнить, что императорский манифест, провозглашающий включение Польши в состав монархии, чрезмерно затруднил бы установление лучших отношений с Россией».