В моих рассуждениях и расчетах все вроде было правильно. Задание свое я выполнил. Профессию менять не собираюсь. И все-таки, чем больше я убеждал себя в непогрешимости своего решения, тем неуютнее почему то становилось на душе. Второй полет нужен был не кому-нибудь, а мне. Для моего самоутверждения. Отказ от второго полета на невесомость диктовался бы малодушием. Я потерял бы многое, что с таким трудом удалось завоевать. Попросту говоря, не трус ли я в сущности?
Быть трусом как то легче. Тем более, что есть оправдание: в голове трещало еще больше, в желудке сосало так, будто я сутки не ел и не спал. И еще больше давала о себе знать жажда.
Что-то, однако, удерживало меня от принятия окончательного решения. С каким то раздражением я увидел, как другие члены бригады, гуляющие неподалеку, грызли сухарики, уплетали яблоки.
— А разве невесомость и полный желудок совместимы? — Не выдержав, спросил я одного из них.
— Возьми яблочко. Нам по норме положено, — инструктор улыбнулся. — Не помешает и жажда пропадет.
И я взял яблоко. Другой протянул мне сухарик, добавив.
— Пусть желудок занимается своим делом. Привычным. Тогда и нам мешать не будет.
Я поблагодарил и… пошел пить воду.
Перестала болеть голова, успокоился желудок и куда то в сторону ушли никчемные мысли. А тут и руководитель бригады сообщил мне.
Нашли тебе новую работенку. На первой горке пойдешь в кабину штурмана. Там невесомость ощущается по другому. Попробуй. Будет немного страшновато, но ты ведь уже опытный, освоился с нашей работой.
Он ничего больше не добавил. Ушел. А я совсем забыл о расслабляющих мыслях. Назад пути нет. Иначе явная трусость и позор.
И я с благодарностью подумал о нашем руководителе, который вновь оказался возле меня в самый нужный момент, сказал самые необходимые слова. Без нравоучений, без панибратски-снисходительного похлопывания по плечу.
Он ушел не оглядываясь, а я сразу же прекратил бесцельное шатание и направился к самолету. В рабочей обстановке и думалось по деловому. Прежде чем собралась вся бригада, и вновь заработали двигатели, я успел присмотреть в кабине штурмана местечко понадежнее, где можно было бы зацепиться ногами и руками. В кабине не полетаешь. Приборы, кабели, стекло вокруг. Штурман прижат к сидению ремнями, а мне для оседлости предлагалось использовать лишь ноги и руки.
После взлета штурман улыбнулся мне как старому знакомому, и жестом пригласил понаблюдать панораму мелькавшей внизу земли.
Что и говорить. Было красиво, но уже неинтересно мне. Я ждал новой встречи с невесомостью. И мысленно снова вспоминал все, что знал о ней. Мне, например, было известно, что для воспроизведения кратковременной невесомости самолет должен лететь по сложной траектории. Сначала это ровная площадка с точным выдерживанием высоты. Затем нос самолета опускается, и он пикирует вниз под определенным углом. Скорость увеличивается. Естественно в этот период перегрузка на человеческий организм возрастает до нескольких единиц.
Затем летчик начинает выравнивать самолет и по сложной траектории переходит из режима пикирования в режим крутого набора высоты. Самолет как бы взбирается на горку, облетая ее воображаемую вершину. Поэтому и весь режим назвали «горка».
В момент перехода к вершине и при быстром ее облете, в соответствии с законами физики, и возникает невесомость. К сожалению, только кратковременно.
Теоретически, невесомость в результате такого режима может длиться от 10 до 40 секунд. Все зависит от конструкции самолета, на котором воспроизводится невесомость, и в огромной степени от искусства летчика, управляющего самолетом. Весьма трудно точно выдержать траекторию полета, еще труднее продолжить выполнение этой операции в момент, когда наступает невесомость. Ведь и люди и авиационная техник работают в состоянии особом, необычном…
Задумавшись над этим вопросом, я не сразу среагировал на прозвучавшую команду: «Приготовиться к режиму». Штурман, заметив мое состояние, легонько тронул меня за плечо, показал на приборы. Высота падала. Резко возросла перегрузка. Стремительно приближалась и росла в размерах земля. В кабине не было матов и перил, но имелась возможность сидеть на ступеньке, крепко вцепившись руками в переплетение рам, упираясь ногами в ограждения.
Я ухватился руками за ограждения еще крепче, но появившееся ощущение опрокидывания не проходило. Казалось, что я уже лежу на спине, а самолет вот-вот начнет падать спиной вниз к земле. Удивляло лишь, почему это он до сих пор не падает? А сердце щемило от предчувствия опасности. И сделать что-то для собственного спасения я не мог. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий. К знакомому и казалось забытому, чувству бессилия прибавилось и неотвратимое чувство опасности.
Когда к горлу подступила тошнота, а знакомая, но странная сила стала выдергивать мои ноги из мест закрепления, я даже обрадовался. Наконец то! Вот она — невесомость.
Летать в невесомости по кабине штурмана нельзя, зато возникла новая проблема — удержание себя на одном месте. А мне, как назло, очень хотелось взлететь к потолку.