Пилот штрафной эскадрильи

Одет он был легко, поверх формы – ватник, на левом плече – тощий «сидор» с выданным в госпитале сухим пайком на трое суток.

Из состояния некоей расслабленности Михаила вывел истошный женский крик, донесшийся из ближайшей подворотни. Михаил, не раздумывая, кинулся туда. Так отчаянно может кричать только попавшая в беду женщина.

Пробежав под длинной аркой, почти сразу же у выхода он наткнулся на двоих мужиков – тщедушного вида, с трехдневной щетиной на лице, прижимавших к внутренней стене арки молодую женщину. Один из них поигрывал зажатым в руке ножом – Михаил успел заметить на пальцах татуировки. Второй мерзавец вырывал из рук женщины сумочку.

У летчиков-истребителей с реакцией хорошо. Сапогом Михаил нанес сильный удар в живот урке с ножом – в данный момент он был наиболее опасен – и развернулся ко второму: тот уже бросил ручки сумки и сунул правую руку в карман короткой тужурки.

Михаил метнул в него «сидор» с плеча. Грабитель инстинктивно вскинул руки, пытаясь защититься. Тут его Михаил и достал ударом в кадык. Жестоко, конечно, но кто тебя грабить заставлял? Урка засипел и, схватившись за горло, упал.

Михаил крутанулся на одной ноге – посмотреть на того, с ножом. Вовремя! Грабитель уже поднялся на четвереньки, сжимая нож в руке.

Пилот сделал большой шаг вперед и сильно, с размаху ударил его носком сапога в правый бок – в печень. Такие удары очень болезненны. Противник его «хакнул» на выдохе и упал на бок. Михаил, не жалея, ударил его сапогом в лицо и услышал, как рядом завизжала женщина.

От неожиданности – в пылу схватки он совершенно забыл о ней – Михаил вздрогнул и повернулся к несостоявшейся жертве:

— Вы чего кричите?

— Да что же вы его ногой в лицо?

— Люди на фронте кровь проливают, а эти подонки в тылу отсиживаются да грабежом живут. Поделом получили!

— Им же больно! — посочувствовала женщина.

— Ага, — подтвердил Михаил, — больно! — к чему ей говорить, что удар в кадык практически смертелен? — Только ведь он вам ножом угрожал! А если бы ударил? Вам не больно было бы?

Михаил поднял с асфальта свой «сидор», забросил его за спину.

— Они у вас ничего отобрать не успели?

— Нет. Да у меня в сумочке, кроме ключей, почти и нет ничего. Единственная драгоценность была – карточки продуктовые.

— Если хотите, можете милицию вызвать.

— Может, в больницу их?

Михаила аж передернуло. Он отвернулся и сплюнул: «Эх, святая простота!»

— Ну это уже без меня. Только чего их жалеть, дамочка? Немцы наших убивают – так они враги. А эти – своих. Стало быть, они хуже фашистов. И лучшее место для них – в камере тюрьмы или на кладбище.

— Не по-людски как-то…

— Не пойму я вас, женщин. То кричите, на помощь зовете. Помог – опять плохо. Если вам их жалко – отдайте им свои продуктовые карточки, а сами умирайте с голоду.

— По-моему, то, что вы сейчас сказали, — уже крайность, — надула губы женщина.

Они вместе вышли со двора, повернули направо – Михаилу нужно было как раз именно туда. У второго дома, недалеко от арки, где произошла драка, женщина остановилась.

— Я здесь живу. Меня зовут Людмила, а вас?

— Извините, я не представился, — Сергей!

Глаза женщины затуманились.

— Так моего мужа звали.

— Почему – «звали»?

— Его в августе прошлого года призвали. И вот уже девять месяцев – ни слуху ни духу. Ни одной весточки. Жив ли он или убит? Если жив, почему не пишет? Может, в плен попал?

— На фронте все бывает, — уклончиво сказал Михаил.

— Хотите, я вас чаем угощу? — вдруг совершенно неожиданно предложила Людмила.

— Хочу, — сказал Михаил, — я еще не ел сегодня.

— Тогда идемте же со мной!

Женщина вошла в подъезд дома, Михаил последовал за ней.

Квартира оказалась огромной, коммунальной – в коридор выходило множество дверей. Но жила здесь одна Людмила.

— А остальные где? — удивленно спросил Михаил.

— Кто на фронте, а кто – в эвакуации. Так вот и осталась одна.

На керосинке женщина вскипятила чайник, поставила на стол чайные чашки с блюдцами. Михаил вытащил из «сидора» буханку хлеба и банку тушенки.

— Ой, да зачем вы? — всплеснула руками Людмила.

— Поесть-то надо, не голодными же нам ходить. А я уже к вечеру в полку буду, думаю – накормят.

Людмила аккуратно нарезала хлеб, Михаил вскрыл ножом банку с тушенкой. Они подогрели тушенку на сковороде, бросив туда несколько вареных картофелин, и поздний обед или ранний ужин получился по военным временам вполне достойный.

Поев, они попили чаю без сахара, и завязался разговор.

— Вы в каком звании, Сергей?

— Младший лейтенант.

— А в каких войсках воюете?

— Летчик я.

Людмила удивленно всплеснула руками:

— Я представляла себе летчиков иначе – в кожаном реглане, в шлеме с очками.

— Я из госпиталя, форма чужая. Моя вся осколками изодрана оказалась и в крови была.

— Так вы были ранены? Бедненький, это ужасно!

— На войне всякое случается.

— А немцев живых видели?

— И не раз – вот как вас.

— И убивать приходилось?

— Я же на войне, а немцы – враги. Конечно же приходилось.

— Да, я как-то не подумавши сказала.