Пилот штрафной эскадрильи

Для начала обоих пилотов отправили в санчасть – для осмотра. Кроме необходимой проверки здоровья была и другая причина не спешить сажать летчиков на боевые самолеты. Полк нес боевые потери в боевой силе и технике, и потому для «воскресших из мертвых» пилотов свободных истребителей не хватало.

Несколько дней парни болтались без дела, пока комэск не заявил Михаилу:

— Подкатили мы истребитель, принимай.

Михаил направился на стоянку. Там стоял ЛаГГ-3 – с многочисленными заплатками на фюзеляже, крыльях и хвостовом оперении. Видно, крепко досталось самолету в воздушной схватке. И механик возле него крутился другой – не Тимофей.

— Здравия желаю, товарищ младший лейтенант. Разрешите представиться – сержант Осокин, механик, — обратился он к Михаилу.

— Здравствуй, Осокин! Как машина? — Михаил с тревогой и сомнением смотрел на залатанные плоскости и заделанные пробоины.

— К полету готова.

— Что-то выгладит она у тебя… — Михаил помолчал, подыскивая подходящее слово, — …уж больно неказисто.

— Боевой же аппарат. Не скрою – досталось ему, так ведь подремонтировали, капитально, можно сказать, подремонтировали. Сам все проверил, товарищ младший лейтенант, можете не сомневаться – все исправно.

— Запускай мотор, опробуем.

Механик запустил двигатель, прогрел.

Михаил забрался в кабину. Подвесную систему парашюта он застегивать не стал – так же, как и привязные ремни. Просто решил сделать рулежку и опробовать двигатель.

Он вырулил со стоянки, проехал к рулежной дорожке. Мотор хорошо набирал обороты, температура и давление масла были в норме, все остальные приборы – тоже. Зарулив на стоянку, он заглушил мотор. «Ну что ж, как будто бы все в порядке», — с удовлетворением отметил Михаил про себя. В эти мгновения он и не подозревал, что двигатель истребителя окажется с подвохом и что в его жизни уже началась черная полоса.

Утром эскадрилью подняли по тревоге. Взлетела одна пара, за ней – вторая, ведомым в которой был Михаил. Истребитель оторвался от земли безукоризненно, но на форсаже при наборе высоты мотор стал давать сбои – не выдавал требуемых оборотов.

Михаил сделал вираж, выпустил шасси и с ходу приземлился на ВПП. Зарулив на стоянку, он выбрался из кабины.

— Чего случилось? — подбежал встревоженный механик.

— Двигатель барахлит: оборотов не набирает.

Механик открыл створки капота мотора и стал осматривать двигатель. Заявление пилота о неисправности – вещь серьезная.

Тут же подъехала полуторка, на подножке стоял инженер полка.

— Отказ? — Инженер спрыгнул с подножки.

— Двигатель оборотов не набирает, — коротко доложил Михаил.

— Разберемся.

Инженер и механик ковырялись в двигателе больше часа.

— Все исправно! — доложил Михаилу инженер.

— Можно взлетать? — уточнил пилот.

— Можно.

Михаил решил взлететь и сделать круг над аэродромом, на всякий случай не удаляясь далеко.

И случай не заставил себя ждать. Уже на втором развороте двигатель засбоил и потерял мощность.

Пилот экстренно посадил самолет. Инженер с механиком стояли с тревогой на лицах.

— Опять?

— Плохо работает мотор! — Михаил с досадой ударил кулаком по крылу самолета и направился в штаб – доложить о ситуации.

К этому времени стали возвращаться с боевого задания истребители. Вернулись, к счастью, все. На стоянках засуетились механики, прибористы, оружейники.

К вечеру в штаб пришел инженер, косо посмотрел на Михаила и направился к командиру полка. Чуть позже к нему вызвали и Михаила.

— Инженер говорит – исправен самолет, двигатель работает, как часы. Что скажешь? — не отвечая на приветствие Михаила, спросил командир полка.

— Барахлит при наборе высоты, нельзя на нем летать, — возразил Михаил.

— Интересно получается, — словно в раздумье проговорил командир полка, — при проверке на земле движок ведет себя отлично, а ты утверждаешь, что он неисправен.

Михаил пожал плечами.

— Вот что, вопрос серьезный. Пусть завтра с утра комэск самолет твой облетает, сделает кружок-другой над аэродромом. Посмотрим, кто из вас прав.

Михаил козырнул и вышел. Настроение было совсем хуже некуда. Похоже, его словам никто не верил. Хуже того: инженер подозревал его в трусости – не напрямую, конечно, но получалось именно так. Летчик заявляет о неисправности, которой не находят. И на боевое задание эскадрилья улетает без него.

Но Михаил был далек от того, чтобы считать себя трусом. Да, не герой, наградами не отмечен, но воевал не хуже других.

Ночью ему не спалось, ворочался с боку на бок. Не давала покоя мысль: если у комэска двигатель в воздухе отработает нормально, пилоты его точно посчитают трусом, а то и подлецом, которому и руку-то подать зазорно.

Утром Михаил встал с тяжелой головой, под глазами – круги, настроение совсем поганое. На фронте хуже трусости – только мародерство. В столовую не пошел, боясь увидеть осуждающие взгляды товарищей. Он пошел было к стоянке своего самолета, но там уже стоял часовой с винтовкой.

— Отойди, не велено никого пускать!

Так и стоял Михаил поодаль, ожидая подхода начальства.