Первого октября президент Форд принял Громыко и советского посла Анатолия Добрынина в Овальном кабинете Белого дома. Вопрос о Беленко не был включен в повестку дня и Форд удивился, когда Громыко поднял этот вопрос — заговорил о нем неожиданно, негодующим, почти враждебным тоном.
— Мы настаиваем на возвращении самолета — не потому, что боимся, как бы наши военные секреты не попали в чужие руки, а потому, что самолет украден. Беленко — вор, предатель, уголовный преступник, которого Соединенные Штаты обязаны выдать согласно международным, юридическим нормам. Как уголовный преступник, похитивший самолет, он не может претендовать на политическое убежище. Как международные правила, так и интересы советско-американских отношений требуют, чтобы Беленко был репатриирован а СССР и понес ответственность за свои преступления.
Президент Форд не сделал попытки скрыть, что он удивлен и рассержен. Полностью информированный о всех событиях, связанных с Беленко, он знал и о пресс-конференции в Москве три дня назад, где Беленко называли не иначе, как „настоящий человек”, „советский человек”, „патриот”, „один из лучших”, достойный всяческих похвал офицер, который, сбившись с курса, был похищен с чужого аэродрома, где вынужден был приземлиться. „Если даже он в чем-то виноват и ошибся, его простят”. Теперь же, и глазом не моргнув, Громыко утверждает, что этот человек — преступник, уголовный преступник, который не должен уйти от ответственности.
Ответ Форда был тверд и четок. Да, он знаком с этим человеком. Беленко — настоящий беженец, который имел основания просить и получать убежище в Соединенных Штатах. Америка с радостью предоставит ему возможность жить здесь сколь угодно долго. Поскольку это касается правительства Соединенных Штатов, вопрос решен окончательно и не может больше быть предметом обсуждения.
Беленко все еще не догадывался о международной буре, которую он вызвал, и об усиливающихся советских попытках вернуть летчика и самолет.
Когда „Боинг-747” заходил на посадку в Лос-Анджелесе, Джим дал ему парик и темные очки, чтобы его впоследствии не могли узнать по фотоснимкам, которые могли быть сделаны в аэропорту. На летном поле они быстро сели в ожидавшую их машину Центрального разведывательного управления и в сопровождении полицейских на мотоциклах помчались ночными улицами к частному аэропорту, где их ожидал готовый взлететь маленький пассажирский самолет. Беленко влез в самолет и прежде всего стянул с головы парик и снял темные очки. Один из агентов ЦРУ, который впервые увидел Беленко в аэропорту Лос-Анджелеса, взволнованно воскликнул: „Эй, мы его потеряли! Куда он, к дьяволу, делся?!"
Это восклицание, которое Джим поспешил перевести на русский, вызвало всеобщий смех. Когда все расселись по местам, Беленко спросил, есть ли у его спутников какие-либо вопросы к нему. Один из американцев, видимо старший по чину, ответил так же, как Джим при вылете из Японии: „Отдыхайте, ни о чем не беспокойтесь. У нас будет достаточно времени для бесед. Вы сейчас устали”.
И правда, — он был истошен не только физически, его душевные силы были на пределе. Его восприятие окружающего, мысли и представления стали неясны и зыбки, точно он находился в каком-то странном мире, где-то между мечтой и реальностью.
Офицеров ЦРУ он представлял себе иными. В свои тридцать, сорок лет они были, как на подбор, сухощавы и выглядели абсолютно здоровыми. Все на них было новым, красивым и, казалось Беленко, дорогим. Несмотря на беспокойную свою службу, они были на вид доброжелательны и простодушны.
Самолет шел на Восток. Виктор заснул, а когда проснулся, ему предложили чаю. Один из спутников показал на море огней под крылом: „Это Чикаго”.
Они приземлились в вашингтонском аэропорту имени Далласа глубокой ночью. Лил сильный дождь. Около часа езды на машине — и они на месте. Фонари освещали внушительное здание из красного кирпича с высокими окнами, широкой двустворчатой парадной дверью и высокой верандой. Джим провел Виктора в спальню и посоветовал выспаться как следует. На потолке над кроватью виднелось что-то, что можно было принять за выходные жалюзи кондиционера или за пожарную сигнализацию. Беленко был уверен, что в потолке скрыта телекамера, но слишком устал, чтобы размышлять об этом.
Днем он внезапно проснулся. По комнате бесшумно двигался черный слуга средних лет. Он улыбнулся Виктору, сказал непонятную фразу по-английски. Он и поставил перед ним поднос с кофе и чаем и запиской по-русски: „Завтрак готов и ждет вас, когда бы вы ни пришли”.
Беленко выпил чай и увидел разложенные на стуле носки, спортивные шаровары, спортивную безрукавку, тенниску, трусы. Не будучи уверен, что это приготовлено для него, Беленко облачился в мешковатый японский костюм и пошел в столовую.