Пилот

– Сейчас помогу, вашбродь, – залез в кабину с другой стороны правильно понявший его затруднения Татауров. – Глядите, вот так надоть, – щелкнул он каким-то тумблером, и стрелки приборов пришли в движение.

– Спасибо, братец, – облегченно вздохнул Март. – А где тут стартер?

– Так вон внизу, – указал на маленькую педаль слева от сцепления карым. – Только не сразу давите…

– А что?

– Вот так надо, – вытащил на себя шток подсоса казак. – Теперь заводите!

К счастью, аккумулятор не успел сесть от вынужденного безделья, и после того, как стартер несколько раз провернул коленвал, мотор забурчал.

– Вот и славно, – улыбнулся во весь рот Семен. – Не придется ручку крутить…

Подождав, когда двигатель немного прогреется, Колычев выжал сцепление и включил заднюю скорость. Мотор взревел, и тяжело нагруженный грузовик, попятившись из своего убежища, выбрался, наконец, на свободу.

– Март, где ты? – тут же зазвучал в голове встревоженный голос командира.

– Командир, я здесь! – поспешил отозваться пилот, отметив про себя, что горная толща гасит сигнал «сферы».

– Слава богу, ты жив. Почему молчал?

– Груз доставали из штрека. Все в порядке. Можно забирать!

– Что, больше некому было? – Март буквально почувствовал охватившее опекуна бешенство.

– Так получилось, – с извиняющимся видом отозвался он.

– Ладно. Потом поговорим. Кстати, штреки не имеют выход на поверхность. Так что это штольня.

– Буду знать, – улыбнулся Колычев. – Кстати, командир. Я пока лагерь обследовал, видел пару цистерн с авиакеросином и бочки с маслом. Если вы их не раздолбали, то…

– Хорошо бы, но нет. Рисковать ради топлива я не стану. Выводи машину и будем грузиться.

МАЗ, дымя выхлопом, вкатился по аппарели в трюм, следом прошли казаки и штурмовики, увешанные трофейным оружием, многие тащили ящики с патронами, гранатами, а хозяйственный Горыня умудрился даже приволочь те самые зенитные орудия и несколько станковых пулеметов.

Скорость, с которой рейдеры и казаки умудрились собрать практически все ценное, поразила Марта до глубины души. «Сильны, бродяги! Однако погостили и хватит. Домой, пора домой!»

Медотсек или, как его иногда по старой памяти называли, корабельный лазарет – место весьма спокойное. Его обитатели не стоят на вахтах и не участвуют в десантах. Во всяком случае, до тех пор, пока доктор не признает своего пациента здоровым. И вот в этом и была загвоздка. Отставной абордажник Вахрамеев себя больным не считал. Правда, и здоровым его было не назвать, но все же хромота – не триппер. Кое на что годился и он. Однако приходится лежать на узкой кушетке и получать… черт его знает, что получать.

Доктор Крылов, когда целительством занимается, сам на себя не похож. Бледный, будто покойник, только глаза горят словно у одержимого. А как взглянет ими – мороз по коже. И крестник рядом сидит, непонятно зачем. Правда, этот хоть спокоен и даже как-то благостен. Ровно святой угодник на иконе…

– Как вы себя чувствуете, Игнатий Васильевич? – срывающимся голосом спросил врач.

– А чего мне сделается, – пожал плечами старый вояка. – Лежи, да и лежи. Хотел было прикорнуть, да…

В этот момент глаза бывшего боцмана сфокусировались на настенных часах, и он понял, что находится здесь уже…

– Это как же? – изумился он. – Выходит, я битых полдня тут бока пролеживаю?!

– Всего три с половиной часа, – поспешил успокоить его Мартемьян.

– Так прежде вы минут двадцать свои эти, как их, сеансы делали, не более…

– Прежде, Игнат Васильевич, – пояснил Крылов, – мы лишь готовились к операции, если, конечно, наше действо можно так назвать. А сегодня мы провели процедуру восстановления.

– И чего восстановили? – хмыкнул Вахрамеев, скептически относившийся ко всем этим процедурам и никогда бы на них не согласившийся, если бы не крестник.

– А вот сейчас и проверим, – улыбнулся Колычев. – Попробуй встать.

– Да я и ранее вроде мог, – пробурчал дядька Игнат и осторожно, чтобы не зацепить больное место, спустил худые, но жилистые ноги на облитый линолеумом пол.

– Смелее, – поощрил его Март.

– А чего бояться-то, – хмыкнул тот, поднимаясь, и вдруг понял, что прежней боли, некогда сводившей с ума, а потом ставшей привычной, уже нет.

– Попробуйте пройтись, – предложил Крылов своему пациенту, благожелательно улыбаясь.

– Почему он прихрамывает? – встревожился Колычев.

– Это как раз нормально, – возразил врач. – Мышечная память. Пройдет еще некоторое время, прежде чем в привычку войдут новые алгоритмы движения. Игнат Васильевич, а попробуйте присесть. А теперь наклонитесь…

– Твою ж дивизию воздушных катеров и якорь мне в глотку! – не смог найти других слов Вахрамеев, чтобы выразить обуревавшие его чувства.

В самом деле, ноги не болели, спина тоже гнулась как у молодого, а главное – на душе появилась такая легкость, что хотелось петь и плясать…

– Простите, а что ваш крестный имеет в виду? – осторожно спросил Крылов, наклонившись к уху Марта.

– Он потрясен вашим целительским искусством и выражает безграничную признательность, – перевел с русского матерного на общепринятый язык бурный спич дядьки Игната Колычев.