Пикассо в придачу

– Лошадиная Лодыжка. Назовем его так. Поверь: он мне не нужен. Я никогда не вернусь к нему. Дело не в том, что я вас сравниваю. Ты вне конкуренции, уверяю тебя. Твоя очередь высказываться.

Мне было грустно. Мы сидели друг против друга за столом. Я даже боялась коснуться его. И это после того, что произошло между нами за эти два дня! Существенная разница, скажем прямо: как между раем и адом. Было бы неудивительно, если бы Джеймс даже стал кричать, чтобы я могла его услышать.

– Что ж. С моей Снежной Королевой тоже все кончено. Загвоздка не в этом. Кстати, когда мы с ней жили вместе, я не привозил ее сюда.

Он стал размешивать сахар в кофе и опять замолчал.

– Знаешь, Джеймс, если мы будем сидеть здесь и перечислять все, что не является для нас проблемой, то святой Петр в конце концов пришлет за нами поисковую команду, дабы узнать, куда это мы запропастились.

– Говоря откровенно, теперь это действительно осложнилось, хотя раньше мне так не казалось. Когда мы еще не были так близко знакомы. Получается, что я не был абсолютно честен с тобой, но тогда это представлялось мне несущественным, и только сейчас я осознал масштаб проблемы.

– Да хватит тебе, Джеймс. Мне легче понять теории Эйнштейна, чем то, что ты говоришь. Объясни мне все еще раз.

– Все из-за Ледышки. Понимаешь, моя бывшая сделала блестящую карьеру. Ей предложили работу в Париже. Так что нам надо было или расстаться, или я должен был ехать с ней. Я сказал, что нам придется разойтись, и она была так взбешена, что перестала стесняться в выражениях. Она оскорбила меня. Теперь понимаешь?

– Продолжай, пожалуйста. Тогда будет еще понятнее.

– Наверное, я действительно умею принимать решения только на работе. Она была права, когда говорила, что мне никогда не приходилось прилагать все силы, чтобы добиться успеха, в отличие от нее, поскольку ей самой пришлось начать с самой нижней ступени. И что поэтому у меня нет никаких здоровых амбиций. Хотя теперь я действительно хочу стать президентом нашей компании.

– Но какое отношение это имеет к нам? Почему ты сказал, что проблема возникла только тогда, когда ты узнал меня лучше?

– Мне начинает казаться, будто я мошенничал. Меня устраивало, что ты работаешь обыкновенной бухгалтершей, но теперь стало ясно, у тебя масса достоинств, которые наверняка помогут тебе добиться успеха.

– Ты хочешь сказать, я становлюсь похожей на Ледышку? Ты боишься, что в один прекрасный день мне предложат работу в Париже? При чем здесь мошенничество?

Джеймс вдруг напомнил мне государственного деятеля из России, который решил вставить в свою речь несколько английских слов, а потом удивляется, с какой это стати другая страна посылает ракеты.

– Дело не в тебе, а в моих амбициях. Я хочу доказать, что способен на многое. Должно быть, ты и не подозревала, что мне это нужно. Да я и сам так не думал. Но друзья должны говорить друг другу правду, и я хочу, чтобы ты знала, я готов сделать все от меня зависящее, чтобы возглавить компанию.

Я уже была готова сама забросать бомбами этого русского.

– Что тут такого, Джеймс? Если ты хочешь сделать блестящую карьеру, тебе необходимо прямо заявить об этом. Да и вообще, что такого плохого в этом желании?

Он рассмеялся. Было ясно, что на самом деле ему было не очень весело: вернее, его смех был больше похож на треск ломающейся яичной скорлупы.

– Если бы дело было только в амбициях, Кэрон… – Он долго и оценивающе смотрел на меня, словно раздумывая, не пора ли мне сделать пластическую операцию. – Ты даже не представляешь, что происходит в нашей компании в настоящий момент. Такое впечатление, будто у кого-то появилась мысль о быстром зашибании денег, благодаря которому потом можно забыть об участии в крысиных бегах.

– А к тебе какое это имеет отношение, Джеймс?

Он горько усмехнулся:

– Над компанией сгустились темные тучи. И в конце концов они накроют всех. Все находятся под подозрением, и всех проверяют. Это не очень приятно, конечно. И даже опасно.

Далеко же мы ушли от первоначальной темы разговора. На миллион километров, как минимум. Неужели Джеймс ворует деньги компании? Это что, намек? Неужели он имеет отношение к исчезнувшим миллионам? Или он помогает конкурентам, которые хотят купить нашу компанию, в надежде занять президентское кресло? Или он считает, что добиться успеха – значит иметь столько денег, чтобы вообще не работать? Разумеется, никому не нравится, когда его подозревают, но честный человек не стал бы так беспокоиться. В голове у меня творилось черт-те что, словно в кипящем чайнике, которому заткнули носик.

– Пожалуйста, расскажи мне, как далеко ты готов зайти, чтобы получить место президента, – сказала я очень медленно и осторожно, – мне нужно об этом знать. Так насколько?

Он уронил голову на руки. С трудом я услышала, как он прошептал:

– Не знаю, Кэрон.

Мы сидели и молчали. Это была зловещая пауза, одна из тех, которые воцаряются на поле боя, когда все понимают, что скоро опять начнут сбрасывать бомбы, и никто не знает, где они приземлятся.

Потом Джеймс опять заговорил. Его голос звучал уже по-другому, не так странно.