Пик

ПБЛ — шесть с половиной километров над уровнем моря. Выше Килиманджаро и Мак-Кинли. И мои легкие это сразу почувствовали. Лагерь выглядел настолько убого, что все остальные места, где мы ночевали прежде, на его фоне казались пятизвездочным отелем. Палатки стояли на груде камней между ледником (казалось, это не лед, а замороженная канализационная труба) и осыпающейся каменной стеной. Все вокруг было усыпано камнями, на каких запросто сломать ногу, повсюду виднелись трещины, куда провалиться легче легкого.

Джей-Эр снял на камеру наше триумфальное вступление в лагерь. Проходя мимо него, я едва нашел силы поднять голову — так устал.

В лагере стояло всего полдюжины палаток, так что места для нас было вдоволь. Тут тебе не базовый лагерь, в гости не ходят и не знакомятся. Альпинисты здесь или насмерть уставшие, или до смерти боятся чего-нибудь себе повредить-потянуть — будет очень обидно, ведь вершина-то совсем близко.

Когда в лагерь вступили Запа и Холли, мы уже поставили палатки и развели костер из дров, принесенных носильщиками.

— Как твое горло? — спросила Холли.

Сунджо и я едва не упали в трещину от неожиданности. Это было первое целое предложение, произнесенное Холли с момента выхода из базового лагеря, мало того — ее голос стал совершенно нормальным. Мы ее обогнали, но она была в лучшем виде, чем мы.

— Все... еще... болит, — еле-еле выдавил я.

— Кажется, здесь есть врач, — сказала она, — пойду найду его.

К ее возвращению мы поставили ее палатку. С ней в самом деле был врач. Выглядел он неважно — ему бы самому к доктору — но осмотрел меня, а потом позвонил Лии Кригер в базовый лагерь. Они решили, что мне нужно принимать антибиотики.

По радио возник Джош и спросил, как у нас дела. Я не мог говорить и передал радио Холли. Она расписала все в лучшем виде. Джош сказал, что собирается выступать в ПБЛ, а оттуда в Четвертый лагерь на одну ночь, а это значит, что мы пересечемся с ними, когда будем спускаться.

(Тут надо вот что сказать насчет радио. Частоты открыты для всех, так что народ только тем и занят, что сидит себе в палатках и слушает болтовню в эфире. А среди слушателей — капитан Шек и его ребята. Это все понимали и поэтому дважды думали, перед тем как открыть рот, особенно руководители вроде Джоша.)

Следующий день мы провалялись в палатках, пытаясь дышать в надежде, что наши красные кровяные тельца тем временем делают свое дело. А если куда-то шли, то скорость оказывалась как в замедленном кино: каждый шаг — как у космонавтов на луне. Вот, например, кладешь ты себе еду на тарелку и смотришь на нее. Через две минуты — как тебе кажется — приходишь в себя, думаешь, надо бы съесть побыстрее, а то остынет...

Вилка идет в рот...

Еда холодная, как камень.

Ась?

Так, что у нас на часах...

То есть как это полчаса прошло?

То есть вот это как?

Наутро, когда нам пора было уходить, антибиотики наконец подействовали и горло пришло в порядок, я даже сумел произнести пару фраз.

А Сунджо, напротив, стало хуже. Ночью его несколько раз рвало, и он вылезал из палатки. Запа каждый раз приходил и давал ему попить, опасаясь обезвоживания. Мне было его ужасно жалко, но, признаюсь, эта картина немало меня порадовала. (Да, вот такой я гад, ага.) Всегда приятно сознавать, что ты не единственный, кому тяжело.

Наверх мы шли три дня. Вниз то же расстояние было пройдено за девять часов. Джоша мы встретили между первым и вторым лагерями. Он справился о моем здоровье, а затем продолжил восхождение в ПБЛ, крикнув нам вслед, что мы увидимся через несколько дней.

А Холли мало того, что сама несла свой рюкзак вниз, так еще и прибежала в базовый лагерь на полчаса раньше. Никогда нельзя заранее сказать, кого гора пустит, а кого нет.

Письма из дома

В ПЕРВУЮ НОЧЬ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ в базовый лагерь я проспал пятнадцать часов подряд.

Проснувшись, я почувствовал себя так хорошо, как еще ни разу в жизни. Казалось, мне ничего не стоит вот прямо сейчас отправиться хорошенько пробежаться да полазать, и море мне по колено! Вместо этого я пошел в столовую и съел какую-то уйму еды, наверное, килограммов пять.

Появилась доктор Кригер и, дав мне проглотить последнюю тарелку, отвела в медпункт. Осмотрев горло, она сказала, что дела идут на поправку, но что я должен принимать антибиотики еще неделю, дабы убить заразу с гарантией.

Потом я пошел в штаб, где меня поздравили с подъемом в ПБЛ и вручили пакет писем из дома. В пакете была открытка от Рольфа, два письма от мамы и пять толстенных писем от Паулы и Патрисии. Все конверты были мятые, замасленные и грязные. Я посмотрел на штампы — письма побывали в офисе Джоша в Чиангмае, потом отправились в Катманду, а оттуда, видимо, на грузовике, попали сюда, на гору.