PiHKAL

— Нет, — вздохнул Шура. — Пару лет он жил с какой-то девушкой, а потом все сошло на нет. Возможно, она устала быть на втором месте после химических журналов! Мы не говорили с ним на эту тему. Он очень замкнут, и, когда он заходит ко мне после работы, обычно это случается по средам, мы просто погружаемся в наш мир таинственных нитростиролов, где царит странный запах серы. И обсуждаем мы, главным образом, нашу работу и то, как описать ее результаты. Ну и грязные сплетни о других химиках — не без этого.

Звучит так, словно между ними установились отношения отца и сына. Что бы там ни было, это важно.

— Дэвид — это один из немногих честнейших людей в мире, — подытожил Шура. — Он абсолютно честен в области науки, чего я не могу сказать о многих своих знакомых ученых. Не то что бы они шли на сознательный обман или подтасовку данных, или выборочно сообщали о результатах. В лаборатории мало кто жульничает. Тут, скорее, дело в разумном компромиссе, на который соглашаются слишком многие из них, особенно те, исследования которых финансирует правительство. Как ни жаль, но приходится говорить, что в наши дни в академической науке не осталось почти никого, кто не субсидировался бы правительством — прямо или косвенно.

Я уточнила: «Что за компромисс и почему они на него идут?»

— Проблемы, которые ты изучаешь, вопросы, на которые ты пытаешься ответить, ставятся тем, кто дает тебе деньги, — ответил Шура. — И свои ответы ты часто формулируешь наиболее удобным образом, чтобы источник твоего финансирования был доволен тобой.

— Ты хочешь сказать, что найдется немало ученых, которые представляют лишь такие результаты, которые удовлетворят их… источник их финансирования?

— Да нет, — замахал рукой Шура. — И у серого цвета есть свои оттенки. Встречаются те, кто докладывает своим боссам лишь то, что последние хотят слышать, но есть и такие, кто в точности сообщает те результаты, которые были получены, даже если они расходятся с популярной ныне общественной философией. Остальные 99 % исследователей балансируют между этими крайними позициями. Дэвид относится к тем, кто ничего не утаивает. Надеюсь, что понравлюсь Дэвиду.

Когда мы закончили ужинать, я налила Шуре бокал красного вина, себе немного белого и спросила: «Между прочим, что ты планируешь дать нам завтра? Мы ведь что-нибудь примем, не так ли?»

— Ну, когда с нами оказываются Данте и Джинджер, мы с удовольствием празднуем эту встречу чем-нибудь особенным.

— А-га!

— И я подумал, а не устроить ли нам соревнование, если народ согласится. Все они, кроме Дэвида, уже имели дело с мескалином. Я собираюсь предложить каждому принять мескалин в дозе, превышающей ту, которую он пробовал раньше, установив верхний предел в размере пятисот миллиграммов. Эта доза, конечно, для самых крепких.

В постели мы предприняли несколько нерешительных попыток заняться сексом, но потом были вынуждены признать, что дело было гиблое, обняли друг друга и заснули.

На следующее утро, после кофе, Шура рассказал мне о Данте Сэндемэне.

— Несколько лет назад он уволился с радиостанции. Можно было бы ожидать, что такая работа оставит на нем профессиональный отпечаток и даже наградит цинизмом, но с Данте этого не случилось. Он один из самых доверчивых людей на земле и старается сохранить веру в людей, веря всему, что они говорят ему. После того, как нам переваливает за двадцать пять или за тридцать, у большинства внутри просыпается такой тоненький предостерегающий голосок, который советует примерно так: «Смотри и внимай. Искренен ли этот человек с тобой? Он на самом деле такой или только прикидывается? Я не прав?»

— У-у-у!

— Наш Данте не таков, — Шура сделал паузу, отпил кофе и уточнил. — Я не собираюсь преувеличивать его невинность. Он очень проницательный парень, умный, наблюдательный; просто он склонен верить людям на слово. Стоит ли говорить, что несколько раз он сильно обжигался.

Я сказала: «Похоже, что ваш Данте являет собой образец добродетельного человека».

Шура откинулся на спинку стула и начал:

— В шестидесятых годах жил да был один человек, заработавший себе дурную славу, очень сложный человек с диким характером, потрясающе сообразительный. Звали его Билл Проктор — Уильям Шелли Проктор, который мнил себя Храбрым Портняжкой от ЛСД. Ему нравилось одурманивать людей наркотиками, и в свое время он многих накачал. О нем можно немало порассказать, но скажу лишь одно: он был первым известным мне человеком, который установил, что ЛСД является ценным средством, отворяющим душу. Он твердо считал и во всеуслышанье заявлял о своем убеждении, что каждый — или почти каждый — должен пережить этот опыт. И можешь мне поверить, что он приложил максимум усилий, чтобы добиться поставленной цели.

— Как же он уговаривал людей попробовать?

— Да он просто подначивал человека, которого считал подходящим кандидатом, и затаскивал его в пустыню. Он считал, что для первого раза пустыня была наилучшим местом. Потом он давал парню четыреста микрогран.