PiHKAL

— Это очень интересное прозрение. Не то что бы я могу теперь изменить ситуацию, именно сейчас, в этот период моей жизни. Но думаю, что было для меня важно осознать это.

Я посмотрела на Шурино лицо, которое попало в тень от разделявшей комнату стены. На мгновение я совершенно забылась, изучая эту львиную гриву, глубокие морщины, которые пролегли от носа ко рту, крупные губы, казавшиеся сейчас мягче обычного. Я подумала, что МДМА подчеркнул в этом мужчине его душевную теплоту. Сейчас на этом лице читались открытость и уязвимость — таким оно было лишь в ту ночь, когда мы занимались любовью.

У него очень развит самоконтроль, но иногда он ослабляет его; сейчас он не так сильно контролирует себя, как обычно. У него очень красивое лицо. Вряд ли он так смотрит на других людей.

Шура улыбнулся мне, его глаза сверкнули в тени.

— Я любовалась твоим лицом, — сказала я. — Ты красив и знаешь об этом.

— Как красива и ты, мой маленький друг, — ответил Шура, потом снял ноги со скамеечки и наклонился ко мне.

— Я собираюсь попросить тебя кое-что сделать, прямо сейчас, если сможешь. Сходи в ванную и посмотри на себя в зеркало. Не задерживайся там; в таком состоянии очень легко загипнотизировать самого себя. Я хочу, чтобы ты взглянула на себя, сразу вернулась и рассказала мне о том, что увидела в зеркале».

Я вспомнила, что Сэм тоже просил меня об этом в тот день, когда мы с ним приняли пейот.

Я пошла в ванную комнату и посмотрелась в зеркало. Я увидела сияющее лицо, сверкающие глаза и расширенные зрачки. Лицо было открытым и беззащитным. Я увидела печаль, доброту, сильную жажду чего-то и слабый лучик надежды. Я улыбнулась своему отражению.

Вернувшись в гостиную, я сказала лишь следующее: «Я увидела человека, который мне очень понравился».

Шура сказал: «На это я и надеялся. Мне ты тоже очень нравишься, даже если для тебя это немного значит».

— Спасибо. Для меня это значит очень много.

Я догадалась, что это любовь и в равной степени симпатия, но это не может контролировать ни один из нас.

Я села на диван и уже собралась продолжить рассказ, как вдруг у меня возник вопрос.

— Шура, ты сказал, что ты никогда не любил до Урсулы. Разве ты не был влюблен в Элен, когда женился на ней?

Шура погладил свою бороду, обдумывая ответ.

— Нет, не любил. Нам было комфортно друг с другом и нравилось что-то делать вместе, но подозреваю, что мы поженились больше для того, чтобы спастись от одиночества, а не потому, что по-настоящему любили друг друга. И еще чтобы позлить родителей. Ее родители ясно дали понять, что хотели бы видеть кого-нибудь другого в роли мужа для своей дочери, а мои почти точно чувствовали, что я мог бы сделать партию получше. Нам обоим казалось, что мы совершаем очень забавный поступок, и мы решили сбежать, думаю, для того, что наказать своих родителей.

Блеск, который я видела в его глазах какое-то время назад, погас. Я гадала, не из-за воспоминаний ли.

— Должен с сожалением сказать, что наша совместная жизнь была не очень счастливой. Она была хорошим человеком, доброй, умной, и, в основном, именно она вносила необходимый порядок в мою жизнь; понимаешь, чистота в доме, свежие рубашки и обед вовремя, даже тогда, когда она снова стала работать. Благодаря этому у меня был режим, какая-то структура, на которую я мог опереться, особенно в ту пору, когда у меня появлялись сомнения насчет правильности принятых мною решений — ухода из Dole, возвращения к учебе. Я не всегда был уверен в том, что, работая консультантом, смогу следовать своим собственным, особенным путам».

— Но разве вы не были счастливы друг с другом?

— Нет, счастья не было. Приходится признать, что мы столкнулись с несколькими крупными препятствиями, ни у одного из нас не получилось найти удачный обходной путь. Скажем, Элен страдала разными фобиями. Она много чего боялась. Как я уже говорил, больше всего она боялась потерять контроль над собой, стать уязвимой, и это сказывалось на наших отношениях, затрагивая определенные их стороны.

Я налила воды в чистый бокал, который Шура поставил передо мной. Я почувствовала сухость во рту и вспомнила, что он упоминал про обезвоживание.

Шура понял мой намек и тоже отпил из своего бокала, прежде чем продолжил:

— Когда она рожала Тео, ей было очень больно, и она объявила мне, что не хочет еще раз проходить через все это. Она сказала, что Тео будет единственным ребенком в нашей семье, потому что она не может пройти еще через одни роды. Ее слова огорчили меня, ведь я сам рос единственным ребенком. Порой я думал, что, может, было бы лучше, если бы я имел братьев и сестер, — может быть, от этого многие вещи в моей жизни изменились бы к лучшему. Но Элен так настаивала, что у меня не было другого выхода, кроме как смириться с ее решением.

— Вы с ней не думали об усыновлении?

— Нет, я даже не помню, чтобы мы обсуждали этот вопрос, хотя, наверное, следовало бы это сделать. Возможно, мы оба считали себя принадлежавшими к элите, чтобы серьезно думать об усыновлении.

— Ей перевязали трубы?