Пифагор

«…Расскажем лучше о том, как некоторые из пифагорейцев были политическими деятелями и должностными лицами. Ибо они следили и за соблюдением законов, и управляли некоторыми городами Италии, являя своим поведением и советуя всё самое лучшее, чему они научились у Пифагора, при этом воздерживаясь от излишней близости к народу. Когда же против них стали выдвигать множество клеветнических обвинений, до некоторых пор все-таки одерживали верх нравственное совершенство пифагорейцев и благоразумие самих горожан, так что те хотели, чтобы именно пифагорейцы распоряжались общественными делами. Кажется, именно в это время в Италии и в Сицилии были лучшие общественные устройства… В целом изобретателем и всего государственного воспитания был, говорят, тоже Пифагор» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 27. 129-130).

Каковы были основные беды политического характера, обрушивавшиеся на греческие полисы на протяжении архаической эпохи? Таковых было две, и против обеих Пифагор и пифагорейцы старались найти «противоядие». Оба злосчастья, о которых идет речь, были, по сути дела, «двумя сторонами одной медали» — они порождались отсутствием единства, постоянной борьбой.

Проявлялась эта борьба и на внутриполисном, и на межполисном уровнях. Надо сказать, что почти каждое эллинское государство разъедалось междоусобной распрей, которую сами греки обозначали термином стасис. Соперничали друг с другом за власть и влияние различные группировки аристократов; из этой конкуренции, как мы знаем, могли вырастать жестокие режимы тирании[134]. В то же время складывались предпосылки для противостояния по вопросу о форме государственного устройства. Вопрос ставился так: какой порядок лучше — аристократия (олигархия), при которой власть принадлежит элите, или демократия, когда управляют полисом все граждане на равноправной основе, в том числе и простонародье, которое в подобной системе заведомо получает перевес над знатью ввиду своего численного большинства? Правда, само слово «демократия» в VI веке до н. э. еще не существовало, однако же режимы такого рода периодически уже начали появляться[135].

Пифагор и пифагорейцы к приверженцам демократии явным образом не принадлежали; не случайно в одном из только что цитированных свидетельств сказано, что они воздерживались «от излишней близости к народу». Править должны лучшие — такого было их твердое убеждение. Соответственно, в городах, находившихся под пифагорейским влиянием, укреплялись олигархии. Но эти олигархии не являлись жесткими, репрессивными и не вызывали недовольство у широких масс. Пифагор ведь призывал во всех делах к умеренности, сдержанности, самообузданию. В подобных условиях почва для возможного стасиса и вправду существенно сужалась. В обществе, где каждый смиряет свои амбиции, мало места для зависти, а ведь зависть-то в основном и становится корнем распри.

Резко отрицательно относились пифагорейцы и к тирании — как к правлению беззаконному. Выше мы уже встретили один пример, когда некий тиран по побуждению Пифагора отказался от власти. Но такое, понятно, могло быть только исключением. С остальными тиранами, видимо, приходилось справляться силой. Во всяком случае, в пифагорейских полисах тирании, разумеется, ликвидировались.

На смену им приходила власть закона. Пифагор и его последователи заботились о том, чтобы государства управлялись хорошими законами. В источниках порой учениками самосского мудреца называют даже двух самых знаменитых законодателей Великой Греции — Залевка и Харонда. Это, конечно, ошибка (Залевк и Харонд жили еще до Пифагора), но ошибка весьма характерная. Она явно обязана тому, что Пифагора и пифагореизм прочно связывали с идеей законности.

Теперь — о второй беде Эллады, которая была органическим продолжением первой. Постоянная борьба кипела и между полисами. Известно, что одной из главных особенностей политической жизни античного греческого мира была крайняя раздробленность. Эллины, вполне осознавая себя как один народ — с общим языком, общей религией, общими обычаями, общей исторической судьбой, — тем не менее никак не желали создавать единого государства. Сепаратистские, партикуляристские традиции чаще брали верх. Платон как-то уподобил греческие города лягушкам, рассевшимся по берегам Средиземного моря, как вокруг некоего озера. Поневоле рисуется и еще менее симпатичный образ: пауки в банке. Каждый полис, что посильнее, стремился подчинить себе более слабые, а те, напротив, напрягая последние силы, дрались за собственную независимость.

Пифагор желал покончить и с этой раздробленностью. Города, попадавшие под контроль пифагорейцев, превращались как бы в некую добровольную федерацию, существующую на началах умеренного, трезвого, здорового образа жизни. А какие могут быть раздоры, если правящие круги в соответствующих полисах во всём согласны между собой?

Понятно, что не всегда выходило «по-хорошему»; порой требовалось и «власть употребить». Самый яркий пример того, как был сокрушен город, не желавший внимать гласу Пифагора, — война Кротона с Сибарисом.