Пифагор

На седьмой день пути по правому борту мелькнул знакомый выгиб берега. Демокед рванулся к перилам. «Самос... — вспыхнуло в мозгу. — Мол Эвпалина. Вот и Астипалея. Но в каком она состоянии! Блеск ушёл вместе с Поликратом. Наверное, здесь будем набирать воду. Ведь это последнее из царских владений. Далее острова, принадлежащие Афинам. Вот и причал. Да! Именно здесь толпа провожающих желала Поликрату скорого возвращения. Вот Священная дорога, где я прогуливался с оправившимся после болезни Поликратом. В последний раз моим спутником был Анакреонт, и я вспоминал о своей встрече с Пифагором. Каким я был тогда глупцом, полагая, что и он болен! Но в том, что такие люди, как он, раздвигают горизонт не только знаний, но и несут бедствия, я был прав. Отец в последнем письме сообщает о ненависти кротонцев к тому, кому они в своё время вручили ключи от своих ворот и кого почитали как бога...»

В гавани стало куда меньше кораблей. Гетеры тогда были помоложе. Увидев сбегающего по сходням эллина, они бросились к нему. Накрашенные опухшие лица. «Сохранился ли подземный ход в Астипалею? — мелькнула мысль. — Персам ведь он ни к чему...»

Гелиотропий у входа на агору показывал полдень. «Наверное, простоим здесь до вечера и в это же время завтра будем в Афинах», — подумал Демокед.

На торжище толпилось не меньше людей, чем при Поликрате. Но никто не узнал Демокеда, никто не подошёл к нему, не поклонился.

«Конечно же, — с грустью думал Демокед, — новые люди... Уцелевшие от Отанова побоища расселились по другим островам».

Демокед оглянулся.

«Моя свита, — усмехнулся он, бросив взгляд на четырёх не отстававших от него персов, — или, точнее, телохранители»

Вдоль забора брела стая бродячих собак. «Вот это новое, — подумал он. — Раньше агораномы такого бы не допустили. Да и я бы настоял, чтобы истребили этих распространителей заразы. А теперь кто посмеет их тронуть. Священные твари Ахурамазды».

Неожиданно одна из собак с почти квадратной, оброс шей торчащими отдельно волосками мордой, отделившись от стаи, повизгивая, поползла к нему на брюхе. «Что ей надо?»

И вдруг Демокед не узнал, а скорее почувствовал, что это Реся, пережившая своего хозяина.

Слёзы хлынули из глаз Демокеда.

— Реся, Реся! — повторял он, и слёзы капали на облезлую шерсть. — Как он тебя любил! Что я могу для тебя сделать, Реся?!

Персы с удивлением наблюдали за этой сценой. Им было приказано докладывать Мардонию обо всех, с кем встречался или даже здоровался царский врач. Но ведь это собака... бродячая собака.

Демокед вслед за персами возвращался к молу. Реся двигалась на некотором отдалении. Когда персы стали подниматься по сходням, она тявкнула. Старец с канатом в руке оглянулся. Увидев Демокеда, глядевшего на Ресю, он спросил:

   — Твоя?

   — Не моя.

   — А я решил, что твоя. Обычно она ни к кому не подходит и никому не даётся в руки. Обегает остров с высунутым языком. У мыса Трогилия останавливается и, обернувшись к Азии, воет, да так, что в жилах стынет кровь. Рыбаки хотели было её прикончить, да персов боятся — вдруг им станет известно.

Корабль отделился от мола. Демокед следил за Ресей. Она бежала в сторону Герайона обочиной Священной дороги и, кажется, уже забыла о встрече. «Дорогой солнца, — подумал Демокед. — На заре должна быть у Трогилия».

Предвидение

Пифагор сдавливал пальцами наконечник скифской стрелы, словно бы стараясь пробиться сквозь шелуху слов Адрания. К тому, что скрывалось за ними. Когда Адраний дошёл до последней встречи с Залмоксисом, он спросил:

   — А у идола не было глаз?

Юноша оцепенел.

   — Но ведь я... — вырвалось у него.

   — О костре, — проговорил Пифагор, — я узнал по огонькам, вспыхнувшим в твоих зрачках, об идоле — по движению головы. Конечно же фракийцы боятся сглаза, и даже у кукол, в которые играют их девочки, — только отверстие рта. Картхадаштцы, как тебе известно, также не рисуют на корабельном носу глаз. По правде сказать, и у меня глаза вызывают какое-то опасение. Что же передаёт мне Залмоксис?

   — Он умоляет тебя покинуть Кротон. Видел бы ты его волнение.

   — Мне уже был дан такой совет, и, кажется, в то же самое время. Но это невозможно. Могу ли я бросить дело всей моей жизни?! Расскажи лучше, как ты добрался до берега. Течение здесь сильное?

   — Это ещё одно чудо. Не знаю, как его объяснить. Когда кормчий повернул корабль, я увидел совсем рядом Залмоксиса. Колеблясь в воздухе, он приказал: «Плыви! Нестис тебе в помощь!»

   — Нестис?! — воскликнул Пифагор. — Сикелы тоже почитают Нестис?!

   — Да, мы ей молимся, и она встаёт на пути у стаи огненных волков, которых выпускает из своих недр Этна.

   — Как ты сказал? Волков?

   — Конечно. Ведь Этна — это великий огненный волк. Поэтому мы называем её Вулка[77]. Раз в году мы топчем голыми ступнями раскалённые угли и славим Нестис.

Адраний подошёл к цветам у окна и, ткнув пальцем в землю одного из горшков, проговорил:

   — Пора пересаживать.

   — Ты прав. Растения жили без меня год и соскучились. Вот я к ним и вернулся. А ты, я вижу, любишь цветы?