— Блин! — дернулся Генка, зацепившись ногой за кусок выпирающей арматуры, — трындец походу мне, — выругался он, рассматривая рваную дырку в ботинке из кожзама, — мамка их перед школой новые купила.
— Да ладно, не скули. Любит тебя твоя мамка. Ну поругает малясь, а вечером по головке погладит, — ехидно подбодрила Юлька.
— Ага, только б батя ремнем не погладил бы, — насупился расстроенный Геныч, — тебе-то все можно. Вон, дед Валера все разрешает. А вот мне сегодня влетит.
— Хотела бы я, Геныч, чтоб и мне влетало, но нет у меня мамки с папкой. Так что цени своих родаков, — сказала Юлька и сама удивилась своей серьезности.
— Юль, — через пару минут молчания, позвал Гена.
— Че?
— А где твои родители?
— В Караганде.
— Где?
— Геныч, иди ты в жопу! Не знаю я! Понял?!
Глава 26
Повитуха, перерезав пуповину, впилась взглядом в ребенка.
— Дай мне ребенка, — попросила Аза.
— Да что там давать-то? Пустотел у тебя родился. Полудохлая. До утра не доживет, — старуха сплюнула на пол, протягивая новорожденного матери. — Нагуляла не с нашим, теперь вот думай. Хочешь остаться — избавься от него, либо бери в охапку свой приплод и вон из дома.
— У тебя не спросила! — огрызнулась Азька. — Как барон скажет, так и сделаю.
Старая оказалась права. Когда взошло солнце, барон, Азькин папка, явился в женскую часть дома. Он долго смотрел на дитя. Жалко ему было свою младшую. Азька была его любимой дочерью, но от рук отбилась, загуляв с городским. Да и понесла от городского нездоровое чадо. Не нужен в семье такой.
— Пустой твой ребенок. — непривычно тихо сказал барон. — Нет в нем души. Не место ему в нашем доме.
Азька еще долго рыдала в подол матери, пытавшейся утешить дочку.
— Такое случается, доча. Ангелок зевнул, когда души-то дарил младенцам, и проглядел твою девочку. Не сталось в ней жизненной искры. Не грех то. Полно тебе. Будут у тебя еще сорванцы. Порадуешь ты еще нас, старых, — гладя черные как смоль волосы Азьки, успокаивала мама. А рядом, на кровати, в тряпье цветастого платка лежала светленькая девочка с голубыми глазами, унаследовавшая от Азьки, разве что вздернутый прямой носик, говоривший о дерзости и напористости характера.
Так появилась на свет Юлька.
Будулай ни черта не смыслил в том, как ухаживать за ребенком. Откуда было взяться такому умению? В прошлом, пропадая на службе, некогда было Валерке возиться со своей дочерью. Домой тогда он возвращался поздно ночью, а уходил рано утром, пока жена и малышка еще спали. Так что Будулая не смутило странное, слишком спокойное поведение подкидыша. Юлька не плакала и не капризничала, почти все время спала. Его такой расклад устраивал: он мог привычно заниматься хозяйскими делами. Но спустя год после того, как Будулай подобрал девчонку, малышка словно расцвела, сделавшись той самой непоседой Юлькой, от младенческого покоя которой и след простыл. Будулай впервые за долгое время испытал счастье, когда однажды вечером, маленький розовый комок мило загукал, улыбаясь лохматому лицу Валерки.
И как Будулаю было догадаться о связи его Юльки с пропавшей где-то в горах студенткой Савельевой Анной, о которой он читал в газетной статье? Не один, даже самый проницательный опер, того бы не понял, не то что бывший мент Валерка, пятнадцать лет топивший свой разум в водке. Будулай просто радовался такой перемене в Юльке. Юльке, в которую в одночасье, словно вдохнули жизнь, наполнив душой.
Глава 27
Деревенское кладбище никем не охранялось. Ребята без проблем прошлись между рядами памятников. Расписные гранитные постаменты соседствовали с заброшенными, поросшими бурьяном, старыми могилками. Одни стояли по-советски огороженные металлическим забором с непременным столиком и лавочкой; другие же были по-современному лаконичны, обложены керамической плиткой и красовались ухоженностью и дизайном.
Юлька и вправду нашла несколько сигарет. Даже золотая Мальборо попалась.
— Савельева Анна, — Прочитала Юля надпись на металлической табличке, прибитой к деревянному кресту.
Свежая насыпь была густо уставлена венками. Тонкая бечевка, натянутая по периметру могилы, ограждала покойника. Две корявые березки, которые уютно высились в проходе меж надгробий, бросали тень на сосновый крест с фотографией усопшей.
— Пойдем уже! — ныл Генка. — Нельзя на кладбище-то после обеда. Мамка говорит, живым тут только поутру рады.
Юлька сунула в рот сигарету:
— Да идем, идем, — сказала она, не понимая, отчего задержалась возле свежей насыпи.
Подул ветер. Отброшенная в сторону ветка березы освободила дорогу уже по-осеннему тусклым солнечным лучам. Что-то блеснуло. Юлька наклонилась к земле:
— Какой красивый!
— Дура что ли! — опешил Генка. — Нельзя ничего брать с кладбища!
Но было поздно. Юлька любовалась браслетом, весело переливающимся и бряцающим на ее запястье. Эйфелева башенка и несколько других фигурок, соседствовали с серебряным медальоном. Юлька видела такие в учебнике географии. Названия некоторых она даже знала.