Пятый угол

— Вы были правы — Бастиан и ты. Мы должны были оставить все себе. У вас верное чутье. Обмануть Симеона и французскую секретную службу было бы гораздо меньшим злом.

— При всем, что бы мы ни натворили, ни разу еще не погиб ни один невиновный, — тихо сказала Шанталь.

Томас кивнул, сказав:

— Понимаю, что должен изменить свою жизнь. У меня старомодные воззрения. У меня ложные и опасные понятия о чести и преданности. Шанталь, помнишь, что ты предлагала мне тогда в Лиссабоне?

Она быстро приподнялась:

— Стать моим партнером.

— Начиная с сегодняшнего дня, Шанталь, я им стал. Не знающим пощады и сострадания. Хватит с меня. Вперед, за добычей!

— Милый, ты заговорил, как я!

Она бросилась к нему на шею и покрыла неистовыми поцелуями.

Этими поцелуями был скреплен своеобразный союз, рабочее сообщество, о котором в Марселе говорят еще по сей день — и не без основания. Ибо с января 1941 по август 1942 года юг Франции потрясло настоящее землетрясение, вал криминальных преступлений захлестнул его. Все они каким-то почти сказочным образом имели одно общее: никто не сочувствовал пострадавшим.

Первой жертвой стал марсельский ювелир Марьюс Писсоладьер. Если бы 14 января 1941 года в Марселе не шел дождь, то, возможно, этому господину не пришлось бы понести тяжкую утрату на сумму свыше восьми миллионов франков. Но увы и ах, с утра до вечера лило, как из ведра, и предначертанное должно было свершиться. Элегантный магазин Марьюса Писсоладьера располагался на центральной марсельской улице Канбьер. Пятидесятилетний мсье Писсоладьер, слегка склонный к полноте, всегда одетый по последней моде, слыл богачом.

В прежние годы Писсоладьер проворачивал свои дела с международной клиентурой, собиравшейся на Ривьере. В последнее время к нему подвалила другая публика, тоже международная. Писсоладьер торговался с беженцами из всех стран, ставших жертвами нападения Гитлера. Писсоладьер скупал у беженцев их драгоценности. Они нуждались в деньгах, чтобы продолжать бегство, подкупать чиновников, выбивать разрешения на въезд, обзаводиться поддельными паспортами.

Чтобы максимально сбить цену, отделавшись жалкими грошами, ювелир прибегал к крайне простому средству: он затягивал переговоры с продавцами. Проходили дни, недели — и так до тех пор, пока отчаявшиеся люди под напором обстоятельств не были готовы уступить товар за любые деньги. Если бы все зависело от Писсоладьера, война могла бы спокойно продолжаться еще хоть десять лет!

Нет, господин Марьюс и впрямь не мог посетовать на судьбу. Дела его шли блестяще. И так все бы и продолжалось, если бы 14 января 1941 года в Марселе не зарядил дождь…

14 января 1941 года около одиннадцати утра в ювелирный магазин Марьюса Писсоладьера вошел господин примерно сорока пяти лет. В фетровой шляпе, дорогом пальто, гамашах и приличных брюках в черно-серую полоску. Ах да, и, конечно же, с зонтом!

Исключительно благородным нашел Писсоладьер это узкое и бледное аристократическое лицо. Состоятелен, но не из нуворишей. Древний род. Именно то, что нравилось ювелиру в клиентах…

В магазине никого, кроме Писсоладьера, не было. Подобострастно глядя на вошедшего и потирая руки, он отвесил ему поклон, пожелав доброго утра.

Элегантный господин, ответив на приветствие Писсоладьера усталым кивком головы, повесил свой зонт (между прочим, с янтарной ручкой) на край прилавка.

Когда клиент заговорил, в его речи прозвучал чуть заметный провинциальный выговор. Аристократы, подумал Писсоладьер, делают так, скорее всего, для того, чтобы продемонстрировать свою близость к народу. Дескать, они такие же, как ты и я. Великолепно!

— Я хотел бы, — начал посетитель, — гм — приобрести у вас кое-какие украшения. В «Бристоле» мне сказали, что у вас неплохой выбор подобных вещей.

— Самые красивые украшения во всем Марселе, месье. И что мсье имеет в виду?

— Н-да, что-нибудь, гм, вроде браслета с бриллиантами или нечто в этом роде…

— Имеется по любой цене. И о какой сумме, месье, может идти речь?

— Так, между — гм — двумя и — гм — тремя миллионами, — ответил господин и зевнул.

Черт побери, подумал Писсоладьер. Неплохо начинается утро! Он подошел к большому сейфу, набрал цифровую комбинацию, сказав при этом:

— За такую цену найдутся, разумеется, превосходные изделия.

Толстая стальная дверь поползла назад. Писсоладьер отобрал девять бриллиантовых браслетов и разложил их на черном бархатном подносе. С ним он и подошел к клиенту.

Девять браслетов поблескивали и переливались всеми цветами радуги. Господин долго и молча рассматривал товар. Затем тонкой наманикюренной рукой взял один из них. Это был особо красивый экземпляр с камнями дорогой багетной огранки вместе с шестью другими по два карата каждый.

— Сколько, гм, это стоит?

— Три миллиона, мсье.

В 1941 году три миллиона франков были эквивалентны примерно 150 тысячам марок. Браслет ранее принадлежал супруге одного еврейского банкира из Парижа. Писсоладьер выторговал его, а лучше сказать, вымучил за 400 тысяч франков.

— Три миллиона — это слишком дорого, — сказал господин.