Пятый кодекс

А вот теперь Юрий сидел в одиночной камере управления политической полиции, и его ждала незавидная участь. Он хорошо знал, как обращаются с врагами рейха в гестапо, но его будто испытывали ожиданием, держа в неведенье, то демонстрируя измученных пытками заключённых, то щедро угощая кофе и сигаретами на допросах. Дело было сверхделикатным. Юрий слишком много знал, чтобы просто так быть подвергнутым пыткам. К тому же он был непробиваем – великолепно говорил на «родном» немецком языке со швабским диалектом. В такие моменты Юрий внутренне наслаждался игрой в кошки-мышки, ведь он был ещё так молод. Домбровский же сошёл с ума от постоянных побоев и издевательств в камере с настоящими уголовниками и не успел подтвердить, что Юрий и есть тот самый агент Вицли. Больше никаких доказательств у гестаповцев не было.

Но Клаус Реннер, толстяк-следователь, не мог так просто успокоиться. На его счету не было нераскрытых дел. Сначала он устроил Юрию встречу с гипнотизёром, но под гипнозом пленник не сказал ни слова по-русски и вдруг заговорил на языке, которого никто не знал (это был язык майя). Не зная о приключении Юрия с мячиком в детстве, гипнотизёр-профессионал ввёл его в то состояние, когда срабатывает подкорка мозга и человек начинает говорить на родном языке: «мама, отец, дом…», но в случае с молодым разведчиком эта методика не сработала.

«Неужели мы действительно ошиблись? Взяли не того? – размышлял гестаповец. – Но что за странный язык? Похоже на наречие каких-то дикарей… Русские стали брать агентов из Африки? Но этот Штейнбах, или как его на самом деле?.. не похож на негра… Наречие, наречие…» Клаус не спал три ночи, прежде чем к нему пришла в голову очередная идея…

Юрий сидел в гестапо уже третью неделю. Последние четыре дня его никто не навещал и его никуда не вызывали. Казалось, о нём забыли вообще. Разные мысли одолевали молодого разведчика. Даже крайняя – покончить с собой, если он почувствует, что не выдерживает и расскажет всё, что знает. Но как? Он где-то читал, что одним из видов самоубийства у японских самураев было откусывание своего языка. Человек просто умирает от ужасной боли. Да, он был готов к этому. Внутренней силе этого парня могли бы позавидовать многие взрослые мужчины.

Но тут тяжёлая дверь в камеру открылась, и в неё вошёл мужчина средних лет. Судя по нашивкам на форме – оберштурмфюрер СС. Он приветливо улыбнулся.

– Здравствуйте, здравствуйте, господин артист, – произнёс офицер. – Слышал вашу вторую скрипку в опере… Прекрасный инструмент и прекрасный музыкант.

– Благодарю вас, – не остался в долгу Изотов. – С кем имею честь?..

Юрий и офицер внимательно изучали друг друга. Оберштурмфюрер, больше похожий на врача-психиатра, с живым цепким взглядом и чёткими рефлексами будто не слышал собеседника, но при этом старался разговорить его.

– Вы, наверное, с раннего детства играете на скрипке, как Моцарт? Такой молодой, а уже такой приличный музыкант.

– Благодарю вас. Да, – сыграл смущение парень, – меня ещё отец учил, когда мы перебрались из Эльзаса.

– Вы сирота?

– Почти. Матушка умерла от холеры в двадцать первом году, её сожгли. Отца не стало уже здесь, в тридцатом, вместе с Гретой – умерли от гриппа, и я воспитывался у бабушки в Пруссии.

Это была отличная легенда, которую невозможно было проверить досконально. Семья фольксдойче Георга Штейнбаха по документам действительно существовала – переехала из Эльзаса в начале двадцатых, но затем, после смерти Георга и старшей дочери Греты, следы младшего сына Генриха терялись.

– А почему всё-таки Вицли? – вдруг доверительно спросил офицер.

– Это вы о чём, простите? – искренне удивился Юрий.

– По данным нашей разведки, агент с позывным Вицли, он же Юрий Изотов, обучался в спецшколе глубинной разведки с октября сорок первого по май сорок второго года, – вдруг прямо ответил офицер. – Так что не стоит отпираться, Юра, раз влип, – неожиданно на чистом русском произнёс странный немец.

– Что, простите? – переспросил Юрий на немецком, делая вид, что совершенно ничего не понял.

– Ничего! Я тебя раскусил, парень. У тебя артикуляция русская, а может, даже и южнее. Украинская. Правда? – продолжил на русском языке хитрый оберштурм-фюрер, поедая глазами Изотова.

Что стоило парню не сломаться в данной ситуации, наверное, было известно только ему одному.

– Вы испанец? – перешёл разведчик на чистый испанский язык.

Офицер застыл. Обычно «нападать» привык он, а Изотов пошёл ва-банк, зная, что его в любой момент могут расстрелять и, скорее всего, этим дело и закончится. И он с мальчишеским задором продолжал своё словесное наступление. Помирать – так с музыкой – так когда-то говорил отец, которого увели в тридцать седьмом, и больше Юра его не видел.

– Вы – испанец, – утвердительно повторил смелый парень. – Это видно из вашей жестикуляции, хоть вы разговариваете на немецком, как на родном.

– Я прослушал запись с вашего сеанса гипноза… – сказал офицер, закуривая. – Язык майя откуда знаете?

– Чего? – с глупой гримасой, будто ничего не понял, спросил Юрий.