Пятое приключение Гулливера

Дело оказалось нешуточным. Оно возбудило при дворе и в городе самые разнообразные толки, а враги, — я впервые узнал, что у меня есть враги, — воспользовались этим случаем, чтобы, оклеветав меня в глазах государя, добиться моей окончательной гибели.

Таким врагом оказался первый тенор империи, певший хриплым петушиным голосом и завидовавший мне как конкуренту. Почему он назывался первым тенором, я не знаю — в сущности, он был единственным, так как с воцарением нынешнего императора и по его приказу все население страны стало петь басом. Но пусть не подумает читатель, что я коварными и низкими происками оттолкнул великого артиста от императорского трона, — он виноват сам. Дело в том, что мои рассказы действительно помогали императору заснуть во время послеобеденного отдыха, в то время как петушиное пение моего конкурента способно было только нарушить его дремоту. Вторым врагом оказалась жена военного министра, неизвестно почему принявшая за насмешку мою похвалу ее стройному стану; впрочем, это делает честь ее мужу, так как здесь мало кто понимал иронию.

Эти враги, узнав о моем проступке, постарались очернить меня в глазах государя. Так, они донесли, что я не ем сладкого, разделяя вредное заблуждение, что это блюдо перед обедом портит аппетит. Не значит ли это, что я втайне являюсь сторонником коротких бород? А самое главное, ссылаясь на неизвестность моего происхождения и странный способ, избранный мною для путешествия в страну, они обвинили меня в том, что, принадлежа к низшей расе и притом к самому вредному и злобному ее племени, представители которого указом императора были навеки изгнаны из пределов страны, я покушался контрабандным путем заразить через посредство горничной своей нечистой кровью кровь высшей расы, нарушив тем самым благодетельное единомыслие и единодушие жителей государства.

Серьезность этого обвинения будет ясна читателю, если он примет во внимание, что законодательство Юбераллии, оберегая чистоту крови своей нации, запретило все смешанные браки, а браки с представителями изгнанной национальности объявило недействительными и подлежащими очень суровому наказанию. Самый брак обставлен был весьма затруднительными церемониями: требовалось медицинское свидетельство о здоровье жениха и невесты и их родителей, родословный список пяти предшествующих поколений для выяснения, не было ли в числе предков одного из врачующихся представителей изгнанного племени. Требовалось соответствие цвета волос, глаз и ширины плеч, а для невесты также определенная ширина бедер. Браки между лицами, принадлежащими к разным сословиям, не разрешались вовсе.

Утверждались браки министерством народонаселения, следившим за тем, чтобы они давали здоровое и чистокровное потомство. Основными качествами, которых требовало министерство, были: белокурые волосы, голубые глаза и преданность императору. Как устанавливалась в ребенке наличность последнего качества, я не знаю, но догадываюсь, что таковым и являлась та особенность физиономии, которую я по неведению наименовал тупостью. Дети высших сословий, не удовлетворявшие этим качествам, зачислялись в низшее.

Позднейшие мои исследования выяснили происхождение этих законов. Император, будучи в молодости кавалеристом, вступив на престол, окружил себя кавалерийскими генералами, те по естественной склонности привлекли к делу управления страной коннозаводчиков, которые, заняв вакантные места в академии наук, выработали учение о чистоте расы и вместе с тем правила для вступления в брак. Не знаю, каких лошадей выращивали на своих конюшнях эти академики и министр народонаселения, но дети, которых я видел в городе, имели явную тенденцию к измельчанию. Я склонен объяснить этот факт пристрастием населения к вареной картошке.

И вот на основании всех этих законов и правил мне было предъявлено обвинение, что я ухаживал (что было доказано) за представительницей высшей расы, принадлежа сам (что еще не было доказано) к низшей расе, да еще к изгнанному из государства племени. Последствия этого преступления заключались в том, что я, как нарушивший закон размножения, должен был добровольно лишить себя способности совершать подобные преступления в дальнейшем.

Читатели, а надеюсь, и в особенности читательницы, поймут, каково было мне даже подумать об этом, мне, который в глазах королевы зарекомендовал себя таким неисправимым ловеласом. И что бы осталось от моего положения при дворе, так как после этой операции, которой, правда, подвергались, и тоже добровольно, многие святые люди, память которых чтит христианская церковь, стала ли бы так милостиво относиться ко мне королева?

Впрочем, даже сейчас, вспоминая об этом, я волнуюсь, и читатель Бог знает что подумает обо мне.

Что бы вам ни говорили — все это клевета, распространенная моими врагами.