- В основном, из филейных частей. Забиваем зрителя пожирнее и нарезаем кусками...
- Так и записывать? - спокойно спросил Колесников.
Альберт Витальевич только обиженно сопел.
- Вы, между прочим, зря иронизируете, такие случаи бывали,- участковый раскрыл блокнот, поставил на листке дату и время. - Но я, собственно, хотел спросить, кто поставляет вам продукты для съемок.
- А-а... - Альберт Витальевич задышал ровнее. - Ну, разные фирмы...
- В том числе и конкурирующие?
- Вы думаете, они нас между собой не поделили?... Ха-ха! - Щедринский горько рассмеялся. - Передачка-то дохлая! Рейтинги никакие. Мы каждого спонсора по месяцу уговариваем, обещаем упоминать через слово, ролики крутить непрерывно, и то они морды воротят!
- А как насчет участников конкурса? Между ними-то вон какая конкуренция! Ссорятся, наверное, ненавидят друг друга?
- Это в Голливуде друг друга ненавидят. А наш хлебороб как только в кадр попадает, у него сразу отнимаются руки, ноги и язык. Не они мне, а я им их же рецепт рассказываю.
- Но Сорокина-то, по вашим словам, была бойкая?
- Луч света в темном царстве!
- Может быть, кто-то ей позавидовал?
- Ну, позавидовал кто-нибудь и что? Убил? За первое место в кулинарии?
- Всякое бывает, - Колесников пожал плечами, - маньяк какой-нибудь, или наркоман...
Щедринский бросил на участкового беспокойный взгляд.
- Вы с ума сошли? Передача и так на честном слове держится, а вы еще с маньяками своими! Не дай бог, слухи пойдут... Нас же прикроют к чертовой матери, и все! А для меня, может, эта программа - последняя надежда...
Альберт Витальевич уставился в пространство больными глазами.
- Почему последняя? - спросил участковый.
- А? - Щедринский с трудом оторвался от своих мыслей. - Как вам сказать... Артист обязан быть на виду, его должны узнавать. Иначе он на хрен никому не нужен.
- Ну вам-то, Альберт Витальевич, популярности не занимать! - улыбнулся Колесников. - Вы, кстати, почему из Москвы уехали? В нашу-то глушь!
Щедринский снова испытывающе посмотрел на участкового. Ох, не прост он, этот милиционер!
- Потому и уехал, - вздохнул Альберт Витальевич. - Лучше быть в провинции ферзем, чем в Москве пешкой.
- Ну какая же вы пешка! Уж по меньшей мере - конь!
- М-да, - ведущий поддернул потускневшие рукава своего переливчатого блейзера. - Порубали нас, коней... Там сейчас такая рубка идет, аж башня дымит!
- Как же! - Колесников сочувственно покивал, - Не знаешь, какой канал смотреть... Сегодня спорт, завтра - погода...
- Да ведь не один я в провинцию подался, - Альберт Витальевич тянулся за сочувствием, хоть и не доверял участковому. - Вон, осветитель наш, Илья Зимин, тоже, между прочим, не хрен с горы. У самого Никиты оператором был. Подслеповат стал после травмы, пришлось в осветители уйти. Но художник есть художник! Он своими подслеповатыми так свет поставит, как ни один зрячий в Москве не поставит! А вынужден нам тут колбасу освещать...
- Ну, хорошо, - участковый пометил что-то у себя в блокноте, - вернемся к пропавшим. Вместо Сорокиной вы пригласили на съемку Бесноватого. Кстати, кто, конкретно, его приглашал?
- Леночка. Это Ассистент режиссера. Она отбирает рецепты на конкурс. Говорит, позвонила ему, он обрадовался, сказал, что обязательно будет одиннадцатого к пяти.
- И что было дальше?
- Да ничего не было, - Альберт Витальевич развел руками, - не явился Бесноватый!
... Он пришел за два часа до назначенного срока и так волновался, что не мог расстегнуть пальто. В студии, кроме меня, никого еще не было. Впрочем, я тоже был не один. Весь день мне мерещился быстрый промельк тени из одного неосвещенного угла в другой. Это могла быть крыса. Они забредали иногда в студию, вспоминая, вероятно, ее складское происхождение. И точно: скоро я услышал очень характерную возню за картонными щитами у стены. Маленькое, но живучее существо устраивало там свой маленький быт. Я даже рассмеялся облегченно. Крыса! Просто крыса... В ту же секунду где-то на краю зрения появилось черное размытое пятно и метнулось на шум. Картон колыхнулся, как от ветра, послышался дробный топот маленьких лапок, раздался отчаянный тошнотворный писк и тут же оборвался. Наступила особая, хорошо знакомая мне тишина, в которой, казалось, еще затухает эхо последнего вопля. Я понял, что Оно здесь. Развлекается...
В эту самую минуту из коридора донесся звонок. Кому бы в такое время? Охранник должен был заступить только вечером, поэтому я сам пошел открывать дверь.
...Он стоял на крыльце и, казалось, дрожал от холода. Пальтишко на нем и впрямь было не по сезону короткое и ветхое, но из-под вытертого драпчика выглядывал воротник белой рубашки и галстук.
- Слушаю вас, - сказал я без всякого радушия.
Он даже отступил в растерянности, попытался что-то сказать, но лишь промычал нечто нечленораздельное.
- Вы к кому? - грозно спросил я.