Пятнадцатый рай

Это было плохо, очень плохо. На груди, на корсете Арина обнаружила следы разрыва – там, где шелкоголовый уродец, один из тренированных накачанных моделей Максима, минувшим летом разорвал это платье и оголил ее грудь.

То самое платье. Никаких сомнений.

Значит, Коршунов потрудился не только выкрасть ее, но и раздобыть это платье? Как? А почему, собственно, она решила, что с этим у Коршунова могли быть проблемы? Они с Максимом – одна семья, они знают друг о друге несоизмеримо больше, чем она могла себе представить. Допустим, Коршунов связался с Хельгой, белобрысой помощницей Максима в Берлине, куда Максим возил ее к врачам и стилистам в самом начале их такого странного знакомства – когда она дала согласие участвовать в его фотопроекте с означенной в нем оплатой ее обязанностей модели. Деньги – она про них и не думала, а просто улетела с ним, сорвалась с места, невнятно объяснив родителям, куда едет, отчаянно влюбившись в Максима с первого взгляда… Сейчас она вспомнила то время. Да, в Берлине был еще Курт. Возможно, Коршунов обратился к нему. Откуда ей знать, где валялось это чертово платье после той чертовой фотосессии? Но главное же не в этом!

Зачем, скажите на милость, Коршунов приложил столько усилий и какие больные, извращенные фантазии он решил воплотить в жизнь, что он хочет сделать с ней и зачем ему это. Только для того, чтобы разбить сердце своего сына? За что? За непослушание? Или это просто такая игра для альфа-самца с сумасшедшим сознанием? В любом случае дело было плохо. Коршунов не только завладел ею, у него был план. Вполне возможно, что, в четком соответствии с этим планом, он прямо сейчас смотрит на то, как она в страхе и отчаянии извивается на полу.

Беззащитность так возбуждает.

Арина замерла и почувствовала, как ледяные щупальца страха снова сковывают ее движения, мешают дышать, мутят сознание. Он смотрит на нее, она чувствует это. Надо… надо сделать что-то, надо взять себя в руки. Чего бы этот псих ни захотел от нее, она не должна дать ему этого слишком легко. В этом ее лучший шанс. Тянуть время, разбивать планы Коршунова. Делать все не так, как он хочет. Значит, Коршунова возбуждает беззащитность? Наверняка ему понравятся ее страх и ее паника. Вопрос в том, что может ему НЕ понравиться.

Смех.

Арина закрыла глаза и сосчитала до трех, затем откинулась назад, на пол, повернулась на бок и посмотрела на темное окно. Засмеяться? Легко сказать. Начну с улыбки. Человек улыбается, когда он счастлив, когда услышал что-то веселое или у него просто хорошее настроение, но ведь улыбка – это просто движение определенных лицевых мышц. А значит, эта схема может работать и обратным порядком. Улыбнись, и создастся ощущение, что у тебя хорошее настроение.

Улыбнись, потому что этого он точно не ожидает.

Первая попытка была – как безумная маска, оскал свихнувшегося от страха пленника. Вторая попытка удалась куда лучше, Арина проверила и убедилась, что ощущения от улыбки нормальные, какие бывают всегда. Немного натянута кожа, видны зубы, чуть сощурены глаза. Итак, она улыбается. Не слишком широко, не слишком мало.

Теперь смех. Ха-ха-ха! Легкий, не слишком громкий. Так смеются люди, которым рассказали в меру смешной анекдот. Не самый смешной на свете, но все же и не совсем плохой. Арина закрыла глаза и вдруг представила себя полгода назад, над операционным столиком в «Умке», их ветклинике на Красносельской. И Борю-Фаберже, склонившегося с серьезнейшим видом над очередным котом, которого привезли кастрировать.

«Короче, фермер обращается к ветеринару, – говорит Боря, не меняя выражения лица и продолжая оперировать. – Говорит, вот беда, доктор. Конь мой то ходит нормально, а то вдруг начинает хромать, как черт. Что делать? А тот ему – конечно, как не помочь. Вот вам таблетки, давайте коню три раза в день. Фермер переспрашивает: а точно поможет, доктор? Тот ему – а как же. Три раза в день? Три раза в день. До еды или после еды? Во время еды. Спасибо, говорит фермер и собирается уходить. Ветеринар останавливает его в дверях. Он говорит: вы только, когда конь вдруг опять станет ходить нормально, вы его продавайте сразу, продавайте!»

Лицо Арины расслабилось, а улыбка вдруг превратилась в настоящую. Как, кажется, давно было это все – и бесконечно комичное в своей серьезности лицо Борьки, и ее нормальная жизнь, и учеба, и работа в клинике. Вот ведь придумает – продавайте, говорит, сразу, продавайте!

Арина рассмеялась.

Жест отчаяния. Крик о помощи. Смех звучал нелепо и странно в темноте незнакомой комнаты, но Арина смеялась и смеялась, отодвигая на задний план любые другие мысли, любые другие воспоминания. «Продавайте, сразу продавайте!»

Яркий свет ударил в глаза, и Арина невольно зажмурилась. Сработало? Кто-то вошел в помещение, и хотя липкий ужас снова охватил все ее существо, беззаботная улыбка все еще витала у нее на губах. Она старательно удерживала ее, продолжая лежать на полу, словно просто зашла сюда отдохнуть. Устала.