Пятнадцать часов

— Все верно, — подтвердил отец. — Так было принято в мире твоего прадеда: передавать фамильное имя первенцу мужского пола в каждом последующем поколении. Конечно, когда ты родился, его уже давно на свете не было. Мало того, когда он умер, еще даже я не родился! Но он был хорошим человеком, потому мы и почитаем его до сих пор, несмотря ни на что. Ведь как говорят: память о добром человеке надолго переживает его самого.

На какое-то время отец умолк, а его лицо помрачнело и стало задумчивым. Затем, будто на что-то решившись, он поднял глаза на сына и заговорил снова:

— Как я уже сказал, Арви, твой прадед умер задолго до того, как мне о нем рассказали. Но когда мне было семнадцать и я уже почти достиг совершеннолетия, мой отец позвал меня в этот самый подвал и рассказал мне его историю — точь-в-точь как это собираюсь сделать я сейчас. Понимаешь, он решил, что, прежде чем стать мужчиной, мне важно узнать, кто я такой, откуда мы родом. И я рад, что он сделал это, потому что то, что он тогда рассказал, сослужило мне хорошую службу — и служит до сих пор. Вот так же и я теперь надеюсь: то, что я сейчас расскажу, пойдет тебе на пользу. Ну и конечно… После того, что у нас произошло в последние дни, когда мы узнали, куда ты отправляешься, у меня появились дополнительные причины все тебе рассказать. Причины, которых — хвала Императору! — у моего отца никогда не было. Но так уж, видно, устроена жизнь: у каждого поколения свои печали, с которыми нужно справляться по мере сил и возможностей. Хотя… все происходит так, как происходит. Ладно, полагаю, мне уже давно пора перестать ходить вокруг да около и просто рассказать тебе все, что должен.

Отец снова умолк. Казалось, внутри его идет борьба и он мучительно подбирает слова. Ожидая, когда он вновь начнет говорить, Ларн неожиданно подумал, насколько старым выглядит отец. Глядя на него, будто в первый раз, он с удивлением замечал складки и глубокие морщины на отцовском лице, легкую сутулость плеч и седые пряди в черных блестящих волосах. Несомненные признаки старения, которых, он готов был поклясться, не было еще неделю назад.

— Твой прадед служил в рядах Имперской Гвардии, — наконец произнес отец. — То же предстоит теперь и тебе…

Увидев, что сын уже готов забросать его бесчисленными вопросами, он поднял руку, жестом призывая его к тишине.

— После можешь меня спрашивать о чем хочешь, Арви. Но сейчас будет лучше, если ты позволишь мне рассказать тебе то, о чем прежде рассказал мне мой отец. Поверь, как только ты это услышишь, ты поймешь, почему я думаю, что тебе стоит это послушать.

Так, в мертвой тишине подвала, Ларн принялся слушать, как, запинаясь на каждом слове, отец рассказывает свою удивительную историю.

— Твой прадед был гвардейцем, — снова начал отец. — Конечно, он им не родился. Никто им не рождается. Сначала он был просто сыном фермера, как ты и я, и родился на мире под названием Аркад Пять. Мир этот почти такой же, как наш, как он потом часто рассказывал. Тихое место с большим количеством плодородной земли, простор, достаточный, чтобы растить детей. И если бы естественный ход вещей не был нарушен, твой прадед обязательно бы так и поступил. Он нашел бы себе жену, поднял детей, обрабатывал землю, как это делали до него многие поколения предков, живших на Аркаде Пять. Со временем он бы умер и был бы похоронен, его тело вернулось бы в плодородную землю, а душа присоединилась бы к Императору в его блаженстве. Именно такое будущее, думал он, ему уготовано, когда в семнадцать лет достиг совершеннолетия. Но потом пришло известие, что он призван в Гвардию, и тут сразу все изменилось…

Имей в виду, хоть ему тогда и было всего семнадцать, твой прадед был далеко не глупец. Он прекрасно понимал, что это значит — быть призванным в Гвардию. Он понимал, какая это тяжкая ноша — быть гвардейцем. Хуже жизни, полной опасностей, и страха умереть одинокой, мучительной смертью под далеким холодным солнцем — бремя утраты. То чувство потери, какое возникает у мужчины, когда он точно знает, что покидает родной дом и уже никогда не вернется. Эту ношу несет с собой по жизни любой гвардеец. Тяжко сознавать, что, сколько бы лет ты еще ни прожил, никогда больше не увидишь ни друзей, ни семьи, ни даже своего мира. Гвардеец никогда не возвращается, Арви. Самое большее, на что он может надеяться, это, верой и правдой служа своему Императору, прожить достаточно долго, чтобы в конце получить право уйти на покой и осесть на каком-нибудь незнакомом, затерянном среди звезд мире. И поскольку твой прадед все это хорошо осознавал — понимал, что оставляет свой мир, всех, кого знал и любил, навсегда, — на сердце у него было нелегко, когда он прощался со своей семьей и когда, стоя в строю призывников, готовился отозваться на перекличке.