Пятая жизнь

Составив в раковину грязные тарелки, Катя повела гостя в комнату; это было, типа экскурсии, потому что он никогда не заходил в квартиру, чтоб не знакомиться с родителями, а ждал на площадке, с усмешкой слушая недовольный мужской голос, сообщавший, когда дочь должна вернуться домой. Учитывая, что Кате недавно исполнилось двадцать пять, выглядело это смешно, но вмешиваться в чужие дела Паша не собирался — его вполне устраивало то, что есть.

— Так мы живем, — Катя пропустила гостя в узкую дверь, и Паша увидел жуткое (по современным меркам) творение мебельной индустрии; даже вспомнил, как оно называлось — стенка «Ивница». Лет тридцать назад эта тяжеловесная громадина являлась мечтой каждой советской семьи.

Один из шкафов занимали книги; корешки выглядели потертыми — это означало, что их читали. …Зачем? — подумал Паша рассеянно, — что изменится, если я узнаю чью-то историю, красиво изложенную сто лет назад? Для чего мне это может пригодиться? Жизнь ведь у каждого своя и ничего в ней не повторяется. Только всякие кочующие из поколения в поколение словечки, типа «любовь», «честь», «истина» сбивают с толку своей кажущейся единственностью и однозначностью…

В соседнем шкафу находилась посуда; затем следовал шифоньер и низкий комод с телевизором; напротив стоял диван с допотопными подушками, украшенными бахромой.

…В натуре, заповедник, — Паша вздохнул.

— Там комната родителей, а там, моя, — Катя указала на две белые двери, — ну, и что мы будем делать дальше?

Паша, бившейся над этой проблемой уже почти час, лишь пожал плечами. Вообще-то общаться с Катей было легко, ведь в отличие от жены, у которой все темы крутились вокруг быта, она вечно что-то щебетала о своих подружках и их глупых ухажерах, рассказывала забавные истории про аптеку, где работала фармацевтом — короче, несла всякую чушь, которую при желании можно было и не слушать; к тому же она никогда не требовала комментариев — совсем как телевизор.

— Ну, что ты такой грустный? — Катя обняла гостя, — хочешь посмотреть, какой я была маленькой?

— Давай посмотрим, — Паша уселся на диван, и хозяйка достала несколько альбомов, похожих на фолианты. На полке лежало еще несколько таких же, а рядом стояли пестрые томики, которые продавались в каждом ларьке. …Часа на два хватит, — решил Паша, — а дальше разберемся…

Скоро он узнал, и про брата-подводника, служившего на Севере, и про покойного первого мужа матери, и про дядю Славу с тетей Мариной, которые жили в Украине; повосхищался девочкой с бантиками, какой Катя была в детском саду, и серьезной школьницей со стрижкой; изучил ее подруг по медучилищу; еще он увидел ту самую дачу, которой они были обязаны сегодняшней свободой — в общем, почерпнул массу бесполезной информации.

За окном стемнело, и Катя хотела включить свет, но Паша удержал ее, ласково уложив на диван.

— Сейчас ты лучше, чем на фотках…

— Я знаю, — она прикрыла глаза.

— А без одежды еще лучше…

— Так сними ее, — девушка подняла руки, облегчая Паше задачу, и тот довольно улыбнулся — наконец наступил момент, когда он точно знал, что и как надо делать.

* * *

К девяти Юля закончила все дела. Обычно, если Паша оказывался дома, они вместе устраивались на диване и включали телевизор. Нельзя сказать, что такое времяпрепровождение сильно сближало, но само, пусть формальное присутствие человека, с которым связано, как прошлое, так и обозримое будущее, вносили в Юлино сознание ощущение покоя и незыблемости; разве так уж важно, что они, как зрители в кинотеатре, всего лишь молча смотрят фильм? Ну, такой у нее замкнутый, погрязший в работе муж, и ничего тут не сделаешь!..

Если Паша задерживался, Юля дожидалась его в постели, сквозь дрему прислушиваясь, когда откроется дверь, щелкнет выключатель в прихожей — она никогда не волновалась из-за его отсутствия, но сегодня что-то сжималось внутри… нет, ощущения утраты не возникало — просто была необъяснимая тоска, выматывавшая душу.

…Я ж решила, что сейчас он дремлет в машине возле какого-нибудь сахзавода или элеватора; ждет открытия складов, и больше ничего!.. Вот, какая я все-таки стерва — изобретаю всякие глупости, вместо того, чтоб подумать, чем он там, бедолага, ужинал?.. Юля попыталась представить, как Паше плохо и одиноко — это могло б ее успокоить, но жалость к нему почему-то не приходила; только к себе самой.