Пятая жизнь

— Так, — согласился епископ. Он ничуть не жалел нотариуса, который, чтоб заслужить право заседать в Святом суде, сам написал денунциации на троих соседей. Двое из них уже были сожжены, а последнему предстояло пройти Испытание, поскольку он с дьявольской извращенностью пытается оспорить праведные обвинения. Совершив подобную услугу, нотариус посчитал себя полностью защищенным, но не тут-то было…

…Сатана с успехом приобретает новых сторонников… — вспомнил епископ с трепетным ужасом истинного христианина, непонимающего, почему столько людей (а с каждым днем все больше и больше, если судить по количеству процессов), шло в услужение к Сатане. Неужели все они не видят, где истинный свет, а где обман, ведущий в преисподнюю? Зачем они делают это? Что им дает Сатана такого, от чего они не могут отказаться?

Насколько епископ мог заметить, далеко не все они богаты, многие немолоды и не слишком красивы, не блещут здоровьем… Если на одной чаше весов лежали муки ада, то, что такое бесценное должно незримо лежать на второй?..

— Брат, — инквизитор прервал его мысли, — не сочтешь ли ты за труд сам вести протокол допроса, чтоб не нарушать Инструкции. Не хотелось, чтобы члены Совета потом обвинили нас в несправедливости приговоров и смерти невиновных.

— Но согласно Инструкции, мы не можем вести дознание без нотариуса или двух надежных свидетелей, — возразил епископ.

— Во имя Господа, этот боров подпишет завтра все, что мы ему принесем. Согласно Инструкции, мы также не можем прерывать разбирательство, не добившись признаний и не вынеся приговора.

Епископ молча придвинул к себе бумагу и чернильницу с торчащим из нее пером, а инквизитор, озарив себя крестным знамением, подошел к безжизненно висевшему телу. Смотрел долго и внимательно, отыскивая признаки жизни. Потом, не спеша, отвязал веревку, и тело упало на пол, неестественно вывернув голову и раскинув в стороны руки. Шаги инквизитора, направившегося в угол камеры, гулко ухали по каменному полу. Епископ смотрел, как он набирает воду из бочки и возвращается обратно.

…Неужели она еще жива, — подумал епископ, — от таких мук она б должна давно умереть, если только сам Сатана не поддерживает ее силы, насмехаясь над нами…

Инквизитор с размаху выплеснул воду. Тело, будто вздрогнуло. Прозрачные брызги разлетелись в разные стороны, но собираясь в струйки, они окрашивались в грязно бурый цвет крови и текли по неровному полу к стене, где стоял кузнечный горн, использовавшийся при пытках каленым железом.

Тело, действительно, зашевелилось. Руки напряглись, но не смогли сдвинуться с места. При этом лицо исказила гримаса боли. И епископ, и инквизитор, видя такое чудо фактического воскрешения, одновременно перекрестились.

— Как давно ты находишься под проклятой властью дьявола? — спросил инквизитор, в очередной раз начиная повторять с самого начала все восемьдесят шесть вопросов обвиняемым, содержащиеся в Инструкции.

Запекшиеся, окровавленные губы лишь чуть разжались, но инквизитор расценил ее ответ, как отрицательный.

— Почему ты отрицаешь, что ты ведьма, ведь трое денунциантов, включая твоего мужа, подтвердили обратное? Отрекись от дьявольского семени и принеси покаяние….

Рот обвиняемой, наконец, открылся, и она вымолвила тихо:

— Я не виновна…. Как я могу брать на себя грех ложного оговора, если не совершала ничего?

Епископ исправно записал ее ответ и вновь поднял голову.

…Нет, это не человек, — подумал он, — это действительно сам Сатана. Наверное, ее тело плохо осматривали, когда брили волосы, и не заметили «дьявольской метки». Она ведь может быть совсем крошечная, как родинка. Через нее теперь она получает свою нечистую силу…

— Отрицаешь ли ты Бога и в каких словах, какими действиями?..

— Нет, — прошептала обвиняемая, не дав закончить вопрос.

— Ты состоишь в союзе с дьяволом на основании договора или клятвы? — продолжал инквизитор, как ни в чем не бывало.

— Нет….

— Как приготавливается волшебная мазь, которой ты натирала тело, отправляясь на шабаш? Какой она имела цвет?..

— Нет….

Инквизитор, видя бессмысленность всех попыток, повернулся к епископу.

— Святой отец, ее преступления очевидны, но извращенность дьявольских замыслов мешает несчастной признаться в содеянном. Я хочу испросить Вашего согласия на новое дознание, выражающееся в использовании «деревянной кобылы».