— А вы не допускаете, что могли жить в то время, и никакой это не сон? — однорукий повернулся и карточки сложились в аккуратную пачку, — знаете, — он задвинул ящичек на место, — могу познакомить с приятелем — он путешествует по чужим прошлым жизням, как мы с вами, по городу. Хотите?
Юля молча хлопала глазами, пытаясь понять, издеваются над ней или в мире существует нечто такое, о чем все прогрессивное человечество даже не догадывается.
— Это ж он мне сказал, что в прошлой жизни я был вором, — продолжал однорукий, отводя Юля в сторону, чтоб никому не мешать, — и знаете, что интересно? После этого мне стало легче жить, ведь одно дело чувствовать себя просто обделенным по жизни; всем, вот, досталось две руки, а тебе, одна — это ж обидно. Начинаешь тогда злиться на несправедливость мира, ожесточаешься, а когда выясняется, что ты был нормальным, но, по стечению обстоятельств, потерял то, что имел, неоправданная зависть и злоба проходят. Обратите внимание, инвалиды войны никогда не жалуются, что они калеки; наоборот, они гордо стучат себя в грудь — мы, мол, за Родину кровь проливали, а, вот, инвалиды детства, изначально чувствующие свою убогость, всегда давят на жалость. А у них, может, тоже была война, только в прошлой жизни.
Юля громко сглотнула, моргнула несколько раз, вникая в простую и, казалось бы, логичную теорию, но сознание отказывалось воспринимать ее всерьез.
— Вы действительно верите в это? — спросила она тихо.
— Понимаете, — улыбка однорукого стала шире, обнажив неровные зубы, — вера — очень занятная штука. Однозначно можно верить только в Бога, и то, если впитал эту веру с молоком матери и никогда не задумывался о его реальном существовании. Все остальное — информация, которую подсознание услужливо извлекает в нужный момент, а мы используем ее в своих интересах. Вот сейчас, например, у меня нет необходимости верить в то, что у меня могла быть другая, воровская жизнь; мне даже странно думать об этом. Но когда на меня смотрят, либо с жалостью, либо с насмешкой, я сразу начинаю защищаться и вспоминаю, что когда-то прожил такую бурную жизнь, которой многие позавидовали б, а рука — это лишь издержки той жизни. Я сразу чувствую себя не только на уровне, но и выше многих, не знающих и не помнящих ничего, кичащихся лишь физическим здоровьем. В этом суть веры — она всегда поиск спасения и ничего более; остальное, относящееся к нашей теперешней жизни, познается только на основании личного восприятия.
Последние слова показались Юле знакомыми, но она так растерялась, что не могла вспомнить, где их слышала.
— А ваш приятель, он кто?
— Он — колдун, — увидев изумление на Юлином лице, однорукий добавил, — не бойтесь. Он — белый колдун.
— Что значит, «белый»?
— Сам я не силен в магии, но он объяснял так — любое колдовство, есть процесс насильственного вторжения в естественно протекающий жизненный процесс. Но вторгаться можно по разному. Черный колдун — это исполнитель желаний; своего рода энергетический киллер, который слепо выполняет заказ, совершенно не заботясь о последствиях. А белый колдун помогает людям открыть их собственные способности, о которых порой они даже не подозревают. То есть, жизнь продолжает течь естественным путем, но у человека появляется ее новое видение и осознание; проявляются неожиданные возможности, которые он реализует уже по своему усмотрению. Наверное, это ближе к психологии, чем к магии… кстати, приятель этот закончил психологический факультет университета; но все магические атрибуты у него присутствуют — и магические шары, и кресты… и чего там только нет!..
Юля вдруг поняла, что ей уже не хочется читать «Молот ведьм» с его убогой логикой и тяжелым средневековым языком, выискивая там спорные крупицы знаний.
— Так что? — продолжал однорукий, — звонить колдуну?
— Да, — Юля уверенно кивнула.
— Тогда скажите, как вас зовут?
— Юля.