Пятая четверть

— Слушай ты, арматурщик, — сердито прошептал он, — из-за тебя мы вчера чуть не испортили ригель, чуть первобытное бревно не отлили.

— Из-за меня?

— Конечно. Ты же в каркасе закладушку пропустил!

— Да я его и в глаза не видел, этот каркас. Я у станка просидел.

— Все равно. Раз ты арматурщик, значит, отвечаешь за всех арматурщиков. Сам же говорил: наш брат! наш брат!

— Так это вообще.

— Вообще! Из-за этого «вообще» Лене пришлось ночью на полигон топать. Конечно, и мы с Иваном прошляпили, но вы…

— Да-а, за нами только смотри да смотри, — весело согласился Салабон. — Закладушки пропускать мы мастера… А что, Леонид Николаевич поставил ее? — вдруг сразу озабоченным топом спросил он.

— Не знаю. Я его еще не видел… А тут еще с мотоциклом. — И Антон рассказал про ночное злоключение.

— Мда-а, — протянул Гошка. — Ну, хоп, одевайся, Тамтам. — Салабон смял фантики и выкинул их в дверь. — Значит, ты втихаря конфеты лопал?.. Я тесал винт, меня жрала мошка, а ты жрал конфеты в кабине?

Антон с улыбкой растерянно пожал плечами, пытаясь вспомнить, как же он все-таки взял и как съел эти несчастные конфеты, и почему только две, а не горсть, как он обычно делал, если уж добирался до конфет, но ничего не смог припомнить — видимо, ночной кошмар все перевернул в голове.

Ребята выскочили во двор.

С Ангары натянуло столько тумана, что он, расползшись белыми языками по балкам, переполнил их и, сомкнувшись в одну клубящуюся волну, сквозь лес двинулся на поселок, приглушая солнце.

Антон замер — он никогда еще не видел такого обильного тумана. Это был прямо туманный потоп. Плотный и тяжелый, могущий, казалось, посдирать крыши и поопрокидывать заборы, он натекал, однако, странно бесшумно и вблизи превращался в ничто — просто мириады водяных пылинок, заметных лишь против солнца, стремительно проносились мимо да лицо обдавало сырым холодом.

Что-то от осени было в этом утре, в этом тумане.

Антон закатал штанины до колен, резинку штанов поддернул повыше и кивнул на мотоцикл.

— Видел?

На машину жалко было смотреть. С выбитой фарой, с поцарапанным бензобаком, вся в грязи, она сама, чудилось, стеснялась своего вида и потому сама же и спряталась под лист кровельного железа.

— Ничего сыграли, — сказал Гошка.

— Вот именно — сыграли… Сыграли. — Антон вдруг резко повернулся к даче. — Слушай, Салабон, мы должны сейчас же пробраться внутрь этого дома.

— Зачем?

— Не спрашивай. Сейчас же, иначе я умру, — заявил Антон и помчался к веранде проверить — не осталась ли случайно дверь открытой. Дверь была заперта. Антон вернулся и живо полез на балкон. Сон с такой четкостью воскрес в его голове, что он поверил — в действительности все будет так, как было во сне.

Салабон какое-то время бестолково пучил глаза, потом последовал за другом.

— Тамтам, ты не спятил? — спросил он, протискиваясь головой вниз сквозь дверной переплет мезонина.

— Нет. Наоборот, я сейчас в самом уме… Все нормально и до чертиков правильно, Салабонище ты. Вот и люк. Помоги-ка мне поднять его.

Треснула ссохшаяся краска в щели, и крышка подалась. Антон стал спускаться по крутым частым ступеням.

— Ну, ты даешь! — сказал Гошка. — И мне спускаться?..

— Конечно.

— А ты меня не кокнешь, чтобы на вертике одному улететь?

— Кокну, когда достроим.

В совершенной темноте виднелся только люк над головой, в который низвергался свет, наполняя пространство.

— Ослы мы, что фонарь не взяли, — заметил Антон, оглядываясь. — Дальше должна быть дверь. Только я не помню, с какой стороны.

— Ты уже был здесь?

— Да. Ночью.

— Не ври.

— Чтоб мне сгнить, — ответил Антон, прокрадываясь вдоль стены в глубь коридора. — Вот и дверь.

Антон толкнул ее и сразу увидел пианино — в комнате было довольно светло из-за щелей в ставнях. Думая, сбудется ли самое главное в том сне, поспешил к инструменту. Легкое движение — и крышка поднялась. Антон почти испугался, словно распахнул птичью клетку, и уронил руки с растопыренными пальцами на клавиатуру, удерживая клавиши, будто они, как птицы, могли выпорхнуть вон.

— Ого, откуда здесь эта музыка? — поразился Гошка, подходя и тыча пальцами в клавиши. — У нас в детдоме тоже было пианино. Дай-ка я собачий вальс…

Антон молча и решительно отвел руки Салабона, сбил рукава пижамы к локтям и, чуть пригнувшись, взял аккорд. Потом еще несколько аккордов, потом пробежался по всей клавиатуре и замер на середине. Играть стоя было неловко. Антон поискал, на что бы сесть.

— Это все? — спросил Гошка. — Тогда я собачий…

— Да оставь ты свой собачий вальс!.. Помоги-ка мне подтащить вон те козлы.

С козел, наверное, обивали дранкой потолок и верх стенок. Дранка то сломанная, то очень витая, валялась по всей комнате вперемешку с паклей, и только там, где протаскивали пианино, образовался просвет. Ребята опрокинули козлы и поднесли их к пианино.