Пять углов

— Юнкер, — сказала старушка. — Э-э-э! — сердито сказала она. — Что вы все, действительно? Вы все думаете: юнкера только и знали, что революции подавлять. Будто у них другого дела не было! Не-е-ет, юнкера тоже разные бывали. Некоторые за отечество проливали кровь. То в революцию уж другие были юнкера, а мой жених еще до революции погиб, так до светлого будущего и не дожил. — Старушка горестно вздохнула.

Исайя Андреевич все никак опомниться не мог.

— Юнкер, вы говорите? А как же...

— Так, — сказала старушка. — В шестнадцатом году окончил школу и был произведен в офицеры. В прапорщики, — с гордостью сказала старушка. — Мне так это нравилось! — Старушка покачала головой. — Такой молодой! Такой блестящий! — Старушка вздохнула. — Отправился на фронт, — сказала она, — во Францию, в экспедиционный корпус. Там он и лежит.

— И из-за этого вы... — Исайя Андреевич решил оставить пока этот вопрос.

— Можно сказать, что из-за этого, — сказала старушка. — Ну, вообще-то и после были женихи. У кого-кого, а у меня... Вот, например, один гимназист. — Исайя Андреевич поймал кокетливый взгляд и весь запылал. — Да, — продолжала старушка, — гимназист. Что вы на меня так смотрите? Я ведь тоже гимназисткой была: единственная в семье, — не без гордости сказала старушка. — Так этот гимназист, — старушка сверкнула очками, — с пятнадцати лет за мной ухаживал. Пять лет! Да я все не шла за него: так верна была убитому офицеру. — Она еще раз вздохнула. — Потом уж и об этом пришлось пожалеть.

У Исайи Андреевича заслезились глаза. Он остановился, вытащил из кармана носовой платок, развернул и долго сморкался.

— Прошу прощения, — сказал Исайя Андреевич. — Я не знал. Ничего этого всего не знал.

— Да что там! Это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», — сказала старушка. — Я уже и переживать забыла. Уже и жалеть перестала: век прожила — и слава богу.

— Нет, вы не думайте так! — горячо возразил Исайя Андреевич. — Не думайте так: ведь судьба... она порой такие шутки шутит. Знаете, не надо сдаваться, — убеждал Исайя Андреевич. — Мы с вами еще поборемся. Вдруг и для нас с вами еще не все потеряно. Может быть, и нам с вами на закате наших дней еще засветит солнышко.

Старушка искоса, минуя очки и даже с некоторым опасением посмотрела на Исайю Андреевича: видимо, темперамент его речи смутил, а может быть, и напугал ее.

— Ну, я, пожалуй, дальше одна, — сказала она, останавливаясь на одном из пяти углов, — я одна... Я поторопилась. Мне к сестре, вы не провожайте меня, — торопливо говорила Марья Ильинична. — Прощайте, всего вам доброго.

— Да-да, прощайте, — со слезами на глазах сказал Исайя Андреевич. — Прощайте. Всего самого лучшего вам!

Старушка насколько могла быстро повернулась и засеменила по Разъезжей, а Исайя Андреевич, приподнявшись на цыпочки, еще крикнул ей вслед:

— Я вам в понедельник позвоню-у-у!

Марья Ильинична обернулась, очень странно посмотрела на Исайю Андреевича, махнула зонтиком и пошла дальше.

И только тогда Исайя Андреевич удивился.

«Что же это она по Разъезжей пошла? — догадался Исайя Андреевич. — Ведь если к сестре, то надо вовсе не по Разъезжей, надо по Ломоносовской улице идти».

Тут было какое-то несовпадение, но Исайя Андреевич, пребывавший под обаянием, был далек от подозрений.

VI