Читаем Пять страниц полностью

Я тогда обижался. На время забросив работу, Я повесил ковер. Я разбитое вставил стекло. Я вколачивал гвозди. С мужской неуклюжей заботой Я пытался наладить в ней женский уют и тепло.

Было все ни к чему. Стало холода меньше и ветра, Но остался все тот же бивачный невыжитый дух. Может, просто нам тесно? Но семь с половиною метров, Если все хорошо, разве этого мало для двух?

Мы щенятами были. Немало пришлось нам побиться, Чтоб понять, что причиной не комната и не кровать, Чтоб понять наконец: как недолго и просто влюбиться И как сложно с тобой с глазу на глаз нам век вековать.

Сколько в этой каморке с тобой мы зубрили зачетов. Керосинку внеся, согревались непрочным теплом. Сколько ты исправляла моих чертежей и расчетов, Терпеливо азы повторяла со мной за столом.

Я недавно там был, там при скором отъезде забыто Много разных вещей, там халат твой домашний висит, Два кривых костыля в капитальную стену забиты, И на них запыленная длинная рама косит.

Так жива эта память, что нам вспоминать даже рано: Было туго с деньгами, неважное было житье, На рожденье мое, отыскав эту старую раму, Вставив снимки свои, ты на память дала мне ее.

Двадцать снимков твоих. По годам я тебя разбираю: Вот двухлетний голыш, вот девчонка с косичкой смешной, Вот серьезный подросток,

и около правого краю Ты такая, какой в первый раз увидалась со мной.

Как я мог позабыть твои карточки в комнате этой? Все висят здесь по-прежнему, так, словно ты не ушла. Там начало конца, где, на прежние глядя портреты, В них находят тепло, а в себе не находят тепла.

Пятая страница Ну, расстались с тобой и сидели бы, кажется, молча. Понимали бы трезво, что жизнь еще вся впереди. Отчего же пишу я с такой нескрываемой желчью, Словно я не забыл, словно крикнуть хочу: погоди!

Погоди уходить! Что я, проклятый, что ль, в одиночку Наши беды считать! В сотый раз повторять: "Почему?" Приезжай, посидим, погрустим еще целую ночку. Раз уж надо грустить, мне обидно грустить одному.

Если любишь, готовься удар принимать за ударом, После долгого счастья остаться на месте пустом; Все романы обычно на свадьбах кончают недаром, Потому что не знают, что делать с героем потом.

Отчего мне так грустно? Да разве мне жизнь надоела? Разве птицы не щелкают, не зеленеет трава? Разве, взявшись сейчас за свое непочатое дело, Я всего не забуду, опять засучив рукава?

Да и ты ведь такая, ты тоже ведь плакать не будешь, Только старый будильник приучишься ставить на семь. Станешь вдвое работать... Решивши забыть - позабудешь, Позабывши - не вспомнишь, не вспомнив - забудешь совсем.

Все последнее время мне вдоволь тоски приносило, Но за многие годы не помню ни часа, ни дня, Чтобы слышал в руках я такую тяжелую силу, Чтобы жадность такая гнала по дорогам меня.

Отчего ж мне так грустно? Зачем я пишу без помарок Все подряд о своих то веселых, то грустных часах, Так письмо тяжело, что еще не придумано марок, Чтоб его оплатить, если вешать начнут на весах.

Я письмо перечту, я на пальцах еще погадаю Отправлять или нет? И скорее всего не пошлю. Я на этих листках подозрительно сильно страдаю Для такого спокойного слова, как "я не люблю".

Разве я не люблю? Если я не люблю, то откуда Эта страсть вспоминать и бессонная ночь без огня, Будто я и забыл, и не скоро еще позабуду, И уехать хочу, и прошу, чтоб держали меня?

Телефон под рукой. Стоит трубку поднять с аппарата, Дозвониться до станции, к проводу вызвать Москву... По рублю за минуту какая ничтожная плата За слова, без которых я, кажется, не проживу.

Только б слышать твой голос! А там догадаемся оба, Что еще не конец, что мы сами повинны кругом. Что мы просто обязаны сделать последнюю пробу, Сразу выехать оба и встретиться хоть в Бологом.

Только ехать - так ехать. До завтра терпенья не хватит. Это кончится тем, что я правда тебе позвоню... Я лежу в своем номере на деревянной кровати. Жду экспресса на Север и мысли пустые гоню.

Ты мне смотришь в глаза: может, знаю я средство такое, Чтобы вечно любить, чтобы право такое добыть,Взять за ворот любовь и держать ее сильной рукою. Ишь чего захотела! Да если бы знал я, как быть!

Разве я бы уехал? Да я бы держал тебя цепко. Разве б мы разошлись? Нам тут жить бы с тобою да жить. Если б знать мне! Но жаль я не знаю такого рецепта, По которому можно, как вещи, любовь сторожить.

Нет, мой добрый товарищ, звонить не хочу и не буду. Все решали вдвоем, и решали, казалось, легко. Чур, не плакать теперь. Скоро поезд уходит отсюда. Даже лучше, что ты в этот день от меня далеко.

Да, мне трудно уехать. Душою кривить не годится. Но работа опять выручает меня, как всегда. Человек выживает, когда он умеет трудиться. Так умелых пловцов на поверхности держит вода. Почему ж мне так грустно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии