Пять дорог

«Столетняя война между родами Миерхельмеэхэль и Лейгоусихойль, – вдруг отмер Калли, – началась из-за того, что Сайвейзер Лейгоусихойль сказал Лоймалиэлю Миерхельмеэхэлю, что его сестра, прекрасная и дивноголосая Ноймайриэль согласилась на брак с ним, чему Лоймалиэль противился уже сто восемь лет. Но она не говорила таких слов».

После этой исторической справки в комнате повисла тишина. Все оказались придавлены полученным грузом знаний. Эльф вновь погрузился в себя и вдруг так же резко оттуда вынырнул.

«Но это не точно», – добавил он.

«Ушастый, твою мать!» – завопил тогда Грым. Кажется, остальные его поддержали.

Воспоминание заставило губы Дэй дрогнуть в намеке на улыбку. Она вдруг обнаружила, что вся перепачкана пылью с головы до ног. Стерла ее с щеки, еще больше размазав, и продолжила размышлять. Более всего ее смущало собственное желание идти дальше, которое она принимала за трусость. Ее гаргулья ненавидела больше всего. Особенно в себе. Девушка никак не могла понять, чего больше будет в решении уйти – веры в честность нежити, разумных рассуждений или этой самой трусости.

Дэй села и оперлась затылком о камень стены. Ее никто не осудит, если она уйдет. Но именно ей жить дальше с подобным решением. Что если оно убьет Ло? «Что сказал бы Златко?» Мысли против воли вернулись к друзьям. Гаргулья невесело хохотнула. Она хотела стать лидером? Вот так и понимаешь себя. Если она остается среди людей, во главе ей не встать. Если вернется к сородичам… тут возможны варианты. Но уже сейчас ясно, что, принимая решение, она всегда будет думать: «А что сделал бы Златко?» Девушка вздохнула. Похоже, нет в ней этой нотки истинного главы, той особой черты, которая заставляет других идти следом… Ну и ладно. Хорошо, что это выявилось сейчас, а не когда-нибудь потом. Нет ничего хуже неправильно выбранного пути.

Но это все философия, что сейчас-то делать?

«Как насчет того, что тебе нужно спасать мир?» – прорезался вредный внутренний голос, в котором почему-то отчетливо слышались ворчливые интонации Грыма, когда на него находило задумчиво-миролюбивое настроение.

«Я не верю в спасение мира, ради которого требуется оставлять на погибель друзей», – не задумываясь, ответила воображаемому собеседнику Дэй.

«Ишь какая. А вот представь, спасешь ты его, но из-за этого не успеешь, и твари из-за Гор прорвутся и вырежут всех, кого ты любишь. Да и тот же Ло не останется в стороне, ринется в бой и, разумеется, погибнет. Как Иве и было предсказано: все ученики Стонхэрмского Университета будут убиты. Ты только отсрочишь его смерть и погубишь всех остальных».

«Может быть. Если бы мы убегали, а он остался бы задержать преследователей, я, вероятно, пошла бы на это. Но не так. Когда он, возможно, лежит под всей этой грудой камней в темноте, тишине, истекающий кровью и без надежды на спасение».

«Вампиры – живучие твари».

«Именно поэтому».

«Но скрабник сказал, что его спасут».

«Но кто?»

«Может, Ти Корн?»

«Выжил ли тот Ти Корн?.. – вздохнула гаргулья. – Не мог ли нечисть соврать, чтобы я шла вперед?»

«Кто знает? У вампиров поднялись твари с вырезанным сердцем. Может, и нечисть стала лгать».

Дэй застонала.

Что же делать? Что ж, гоблин побери, делать?

* * *

Успокоительная настойка потребовалась всем. Даже самой Иве. Ее трясло так, что зубы стучали. Что она наделала?! Обрекла девять человек, вместе с собой, на такое ужасное послесмертие! Не говоря уже о том, что им, похоже, всем придется умереть из-за ее глупости! Боги, боги, боги!

Хотелось выть и биться в истерике. Дрожали колени, руки, губы.

Видя это, Грым нахально улегся рядом, притянул девушку к себе и долго гладил по голове и спине тяжелой, теплой лапой, воскрешая в памяти что-то родом из детства и заставляя успокаиваться. Ива наконец немного расслабилась, обняла друга, насколько хватило рук, и забылась дурным, тревожным, выматывающим сном.

Грым же долго лежал с открытыми глазами и размышлял. Он знал, что, если захочет, сможет бесшумно подняться и уйти так тихо, что никто даже не пошевелится. Имелась у него и пара идей, как обмануть фуурсов. Кроме того, молодой маг не был уверен, что нашествие из-за Гор будет так же опасно для троллей, как для всех остальных. Он даже вполне допускал, что родное племя в любом случае усвистает в какие-нибудь совсем уж дальние дали и выйдет только, когда победитель определится, и постарается к нему приспособиться. Что мешает ему самому поступить так же?

Юноша только невесело улыбнулся. Смешно думать, что он в самом деле сможет поступить подобным образом. Смешно. Не только потому, что этот мир нравился ему в том виде, в котором существовал сейчас, а сам тролль имел на него множество планов. Не из-за гуманизма и опасения не приспособиться. Еще по четырем причинам. Одна из них нервно посапывала у него на плече, пытаясь его отлежать. «Утром ей скажу, что таки отлежала». А еще три где-то шлялись. «Ушастый, зараза, опять себе все самое лучшее отхватил. Пусть только попробует не привезти фруктов каких-нибудь поэкзотичней, поросенок этакий. А девкам – сладостей».