Пиар добра или как просрать всё

Его жена, моя бабушка по линии папы, была актриса. Я ее не видел. Она умерла до моего рождения. Она была красавица и умница, и даже закончила первый выпуск ВГИКа – института кинематографии, в те самые чудесные времена, когда в стенах его трудились пионеры и новаторы мирового кино – Эйзенштейн, Мейерхольд, и прочие одаренные евреи, замученные впоследствии моим дедушкой или его ближайшими товарищами по клещам и ножовкам.

История знакомства моего дедушки и бабушки была романтична. Бабушка – тогда юная актриса – была красива и от этого была замужем. Ее мужем был преуспевающий коммерсант. Он создавал для бабушки все условия, чтобы ее карьера актрисы шла в гору. Он покупал ей шляпки и жакеты, кольца и браслеты. Однажды в Питере состоялся бал, который давали питерские чекисты, молодые, высокие, красивые палачи. На бал были позваны девушки-актрисы из Москвы. Мой дед сразу же положил свой холодный глаз на юную актрису. Они станцевали пару мазурок, а потом он прижал ее к себе, так, что у нее перехватило дыхание, и сказал ей: беги со мной, сейчас или никогда. Дедушка, я подозреваю, был не только палач, но и по жизни герой и романтик - что, впрочем, обычное дело для хорошего палача.

Бабушка сказала: да! Потому что – «да!» - это единственное слово, которое во все времена женщина говорила герою. Потому что слово «нет» - этого герой не приемлет. Он скорее скажет «нет» - жизни, чем услышит от жизни – «нет».

Стали они жить-поживать, и папу моего наживать. Когда папа вырос, они его как-то упустили. Это случается с родителями сплошь и рядом. Потому что время летит быстро. Вчера еще – ребенок, при котором можно браниться и спариваться. А завтра – уже взрослый парень, который уже сам бранится и спаривается с кем попало, в родительском доме.

Когда папа стал подростком, он стал пить вино. А его родители этому не придали значения, потому что были слишком заняты. Дедушка увлекался фотографией, и снимал росу на травинке, и его никто, как уже было сказано выше, не решался от этого занятия отвлекать, так как это было опасно. А бабушка любила искусство. Она ходила на спектакли и оперы. С собой она брала маленький позолоченный бинокль, подарок дедушки. Чтобы лучше видеть гланды оперных примадонн. На своего сына, моего папу, она в этот бинокль не смотрела. Поэтому сына просмотрела.

Так родители просмотрели сына, и он - мой папа - стал одаренным ученым и конченым синяком. От слова синячить. То есть, пить.

Если с другом вышел путь – веселей дорога

Научили папу пить друзья. Друзья первый раз налили папе полный стакан, папа попробовал и сказал:

- Хорошо!

Тогда друзья спросили:

- Еще?

Папа сказал:

- Да.

Друзья еще налили, папа снова выпил, а друзья налили еще, даже не спрашивая, хорошо ли, потому что и так по папе было видно, что хорошо. Папа выпил еще, а друзья все наливали и наливали, потому что друзьям не жалко, на то они и друзья. Когда папа выпил восемь лишних стаканов, именно такова нужная для всего, что случится потом, дозировка, в его голове запели цыгане. И не смолкали потом. Никогда. Потому что если в голове человека запели цыгане, заставить замолчать их может только лопата могильщика.

Цыгане, конечно, мешали папе работать, и папа даже иногда жаловался на цыган маме, но вскоре он приспособился, и научился работать, даже когда они поют в голове. Папа очень своеобразно работал. Он писал свои формулы в самых противоестественных позах. Он писал стоя, лежа на полу, стоя на коленях перед табуреткой. Папа почему-то начисто отрицал письменный стол. Наверное, потому, что чем противоестественнее была поза, в которой папа находился за работой, тем ярче и жестче выжигал формулы на бумажках светоч папиной мысли. А стоило папе сесть за стол, как цыгане брали свои источающие повидло гитары, с печальными лицами окружали папу, и тряся курчавыми головами, начинали: Ай-тыщ-тыщ-тыщ, ай-тыщ-тыщ!

Из-за того, что в голове папы либо пели цыгане, либо зрел эмбрион сверхпрочного металла, папа был довольно рассеян в быту. Он даже не замечал, что мама переставляла мебель. Скорее всего, он не замечал и саму мебель. Скорее всего, он не замечал и саму маму, переставляющую мебель. Конечно, для мамы это было обидно. Однажды мама переставила папин любимый диванчик. Папа был мыслитель, поэтому, едва войдя в дом, выпадал на свой любимый диванчик, который стоял при входе в комнату. Когда мама переставила его любимый диванчик, папа вошел в дом и выпал на пол. Потом папа встал, огляделся, нашел свой любимый диванчик в другом углу комнаты, пошел и выпал на него. И стал размышлять. И ничего не сказал. Маме сначала было приятно, когда папа упал, потому что она подумала, что он заметит неожиданную перестановку и ее, задумавшую и осуществившую перестановку. Потом ей стало жалко папу, потому что папа упал на пол, гремя мозгом ученого. Потом маме стало обидно, потому что папа ничего не сказал. Вот какие разные чувства посетили маму. А папу тоже, вероятно, посетили разные чувства. Но он о них умолчал. Потому что размышлял. Вот так они и жили.