Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Под его взглядом Людмила открылась, не пряталась больше. Это действовало на Вадима сильнее, чем самое изощренное кокетство. И он вдруг понял, что старается понравиться ей. Даже на сцене Вадим никогда не делал этого, и вот…

— Да, я тут живу… жил. Царское Село люблю, и все-таки привык называть город Пушкин. Не так по-имперски, зато по-домашнему. Раньше тихий был городок, территория пенсионеров. Я помню улицы пустынные, раз в пятнадцать минут проползет автобус, да иногда легковушки. Никаких тебе туристов на "икарусах". И такие особенные пушкинские старушки гуляли: чопорные, в шляпках, с зонтиками, на классных дам похожи. Говорили как в прошлом веке, кланялись. Старый режим.

Людмила рассмеялась, попробовала латте.

— Остыл, наверно? Холодный невкусно, давайте я другой закажу и пирожные, — предложил Вадим. Она не отказалась и не согласилась. Он предпочел принять молчание за согласие. Все еще осторожна, не дается в руки.

— Вы до парка всего полквартала не дошли, сразу за рынком уже канал и дворец.

— Значит, надо дойти!

— Значит, сначала пирожные, потом парк.

— Да, пирожные, — решительно кивнула Людмила.

Было такое впечатление, что она один за другим снимает внутренние запреты. Сначала не ушла, потом стала разговаривать, познакомилась. Позволила себе осторожно флиртовать. Очаровательная женщина!

— А Вы любите тирамису? — спросила Людмила.

Вадим ответил не сразу, снова засмотрелся на ее губы… Он хотел ее поцеловать…

— Да… признаюсь честно, очень люблю.

— Тогда за это надо выпить, за нашу большую любовь к сладкому.

— На брудершафт? Я сегодня не за рулем.

— А вообще за рулем?

— Вообще — да, жаль не на машине приехал, покатал бы вас.

— А я бы не согласилась!

— Это почему?

Она повела глазами, отвернулась к окну.

— Я вас не знаю. А с незнакомыми не езжу.

— Только такси?

— Или автобус. Вон, кстати, тут напротив остановки. Какие-то маршруты, и в город идут?

— Да, отсюда идут до метро Московская. А что, вас не станут искать?

— Мне позвонят, если что.

— Если что?

Она внимательно посмотрела на него, отодвинула бокал с остывшим кофе, сказала то ли в ответ, то ли про себя:

— Если задержусь…

У Вадима перехватило дыхание, он привычно справился с собой, скрывая волнение. Многолетняя концертная практика не подвела.

— Значит, выпьем! Ликер, шампанское?

— Кофе! Я имела в виду кофе или чай.

— Да-а-а-а, каждый понимает в меру своей испорченности… Я сейчас, посидите, будет и кофе, и закуска.

Он пошел к стойке, заметил, как Людмила проводила его взглядом. Вот что он делает? Дальше что? Ему же домой, там Захар, собаки, завтра сольный концерт в Большом зале филармонии. Как от назойливой мухи отмахнулся Вадим от этих мыслей. Хотя бы изредка может он позволить себе "хочу" вместо "надо"!

У стойки Вадим позвонил Захару. Не вдаваясь в подробности, сказал только, что по квартирным делам задержится, может, и до завтра, Захар Иосифович от удивления даже спорить не стал. В жизни такого не было, чтобы перед концертом его Вадик думал о чем-то кроме выступления. Знал бы — голову оторвал, усмехнулся Вадим и отключил телефон.

Он вернулся с подносом к столику. Еще один кофе латте и черный эспрессо, пирожные, шоколад. Людмила прикрыла глаза, втянула носом воздух.

— Я обожаю, как пахнет хороший кофе.

— Да, особенно осенью, — согласился Вадим. Он сел напротив, снял с подноса и поставил перед Людмилой новый бокал латте с трубочкой в высокой пенке, себе взял эспрессо.

Она посмотрела в окно.

— Осенью… да… Такое удивительное время… Отчего-то грустно, и как будто с чем-то прощаешься, но и ждешь чего-то… — Она помолчала, вероятно, чувствуя пристальный взгляд Вадима, снова коснулась щеки. Легко, фалангами согнутых пальцев. Он уже запомнил этот милый жест: Людмила делала так, когда смущалась. Она снова заговорила: — Собор какой чудесный! Все любуюсь на него.

— Восемь лет как восстановили, открыли заново на Рождество в две тысячи девятом. Сейчас и не верится, что на этом месте стоял памятник вождю мирового пролетариата, — пошутил Вадим, но она не улыбнулась.

— Ленину? На месте церкви?

— А что удивительного? Свято место пусто не бывает. Собор-то взорвали в тридцатые, иконы пожгли, колокола разбили.

— Беда… — Людмила покачала головой, задумалась о чем-то своем. О чем же? Она не здешняя, говор мягкий, округлый. Так тетушка Вадима из Бердянска говорила. Воюют там сейчас вовсю, а он тут про взрывы. Надо исправлять положение, а то снова грусть в этих загадочных зеленых глазах.

— Я помню, как Ильича с постамента сместили. Столько шуму было в городе. Ночью некие злоумышленники зацепили трос за голову вождя и с помощью лебедки и дерева сдернули памятник. Ильич от неожиданности голову-то и потерял.

Людмила наконец рассмеялась, а Вадим обрадовался ее смеху.

— Вы так рассказываете! Как артист…

— Разговорного жанра, — улыбнулся он. — Нет, куда мне, я скромный тапер.

— Тапер, вы?!

— Да. А что, не похож? Вы по-другому представляли? И тем не менее это так. — Он пробежал пальцами по столу, как по клавиатуре. — Конечно, я не в синематографе работаю, называется моя должность солист-инструменталист. Звучит?

— Да!