Пядь земли

Едят гости баранину, запивают вином. Сто литров вина было у хозяев, крепкого, молодого вина. Сам Михай Юхош нынче куда разговорчивей, чем в обычное время. Сейчас-то уж он бы нашел, что молодым сказать в напутствие. Не то что утром. Оглядывается Михай вокруг: все ли видят, какой он умный да на язык быстрый?.. Да вот беда: что-то никто об этом, кажется, и не догадывается. Четыре бабы: две его дочери замужние да две соседки — танцуют в кружок посреди горницы. Ладони раскрытые подняты вверх, и вертят они ими то в одну, то в другую сторону. Сами пляшут и сами себе подпевают.

Так что Михаю Юхошу приходится снова наклониться к Дёрдю Верешу; во что бы то ни стало хочет доказать ему Михай, что не так уж и нуждался он в той ссуде. Совсем даже она ему ни к чему. Так уж как-то взял, для порядка…

— Кто с умом живет, тот свое возьмет. Правильно я говорю, господин Вереш?

— Ох как правильно! Еще так говорят: кто с умом живет, к тому и счастье в руки идет…

— Вот-вот. Это дело ясное. Ведь вот, скажем, я: если б я хоть чуточку другим был, смог бы я, спрашиваю, таких детей вырастить? А? И замуж так хорошо выдать? Я это, господин Вереш, не потому говорю, что Марика — моя дочь… Да только Ференц Тот лучшей жены и днем с огнем не нашел бы. Ну, про него я тоже ничего плохого не могу сказать, чего там… — вино и праздничное настроение заставляют Михая даже на зятя другими глазами посмотреть… тем более что далеко Ферко отсюда. — А что, не такой уж плохой мужик Ферко. Работящий. Непьющий. Не то, что братец его… Или… — не может Михай вспомнить, с кем бы еще его сравнить.

Мишка сидит тут же, за столом, вместе с мужиками. Уговорили его мужики целых два стакана вина выпить, вот и сидит он, шевельнуться боится. Он всегда думал и теперь думает, что вино пить и пьянствовать — одно и то же. Вино — такая штука, которую дьявол выдумал, чтобы у людей разум отнять… Хочется Мишке встать потихоньку и уйти туда, на настоящую свадьбу. Где музыка играет, где девки. Да нельзя пока: позже, с отцом и матерью пойдет он к Тотам.

Скучно ему здесь, скучно и стыдно как-то, потому что бабы все какие-то непонятные песни поют. Вот как сейчас…

Эх, завяла тыква,
Эх, пропала тыква,
Высох стебель аж до корня,
Значит, замуж выйду скоро.

Не понимает Мишка, что тут стыдного, а все равно стыдно: кажется ему, что не о том поют бабы, о чем слова говорят. Вот так и во всем, что они делают или говорят, когда им весело. А ему только тринадцать, бабы на него и внимания не обращают. Будто он котенок. Ишь, как вертят руками, ладони так и мелькают, словно парикмахер правит на ремне бритву.

Тут входит помощник шафера, и Мишка чуть не подпрыгивает от радости.

Значит, можно герисам отправляться. Ждут их в доме жениха.

У помощника шафера, можно сказать, и обязанностей-то других нет на свадьбе, кроме как после ужина сходить за герисами; а герисы — это невестины родственники. Мать, отец, братья, сестры. (Слово это, «герис», наверное, означает: дескать, гей, рис — стало быть, доедай рис и прочее, что от других осталось. А вообще-то неизвестно. И никто не знает, кого ни спроси.)

Вот только отцу невесты пока еще нельзя уходить, гостей в доме бросать. Приходится ему остаться; с ним одна из дочерей остается. А Мишка с другой сестрой и с матерью сейчас уйдут.

Мать завязывает в платок праздничный пирог, берет его, с гостями прощается. Дескать, будьте как дома, веселитесь хоть до утра, работа подождет — не каждый день свадьба бывает. Словом, старается, чтоб гости не обиделись. И отправляются. Впереди помощник шафера идет, за ним мать с Мишкой, потом замужняя дочь.

— Герисы идут! — зашевелились бабы в сенях. И правда, те уже в воротах. Останавливаются в сенях, в горницу заглядывают, ждут. Не идти же им просто так, напролом, как овцы в загон.

— Ракель! Ракель! — кричит вдова Пашкуй.

Хозяйка выходит из чулана, что возле сеней. Вытирает сальные руки о передник.

— Смотри-ка! Сватья! Вечер добрый, сватья! Прибыли, значит?

— Вечер добрый, сватья… прибыли… — отвечает ей Юхошиха и, хоть причин для этого никаких, громко вздыхает. Давно она мечтала, чтобы Марика попала в этот дом. Вот и сбылась ее мечта. Добилась она своего. И все-таки вздыхает.

— Проходите, гости дорогие, проходите, — приговаривает хозяйка и забирает пирог, который сватья ей протягивает молча. Пощупав пирог пальцем, передает его вдове Пашкуй.