[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Мучительной проблемой было незнание украинского языка — Филу приходилось регулярно прибегать к помощи друзей и знакомых, чтобы заполнить элементарную анкету или квитанцию, позвонить по телефону в банк, в страховую компанию, в любое другое учреждение, поэтому он, как и тысячи других новоприбывших, стремился пользоваться теми фирмами, в которых работали братья-эмигранты. Таким образом Фил очутился в том замкнутом кругу, в котором, на первых порах, оказывались тысячи других переселенцев. Но это было его работой, и он не особенно стремился вырваться из эмигрантской прихожей в парадные залы новой жизни. К тому же, никого в тех залах не встречали с распростёртыми объятиями — любой эмигрант, освоивший язык, давал фору по цепкости и работоспособности изнеженным благополучием и благосостоянием аборигенам и вызывал у коренных жителей естественное чувство неприязни.

Можно было бы, по старой исторической схеме, пришить этой неприязни флаг антисемитизма, но реальность показывала, что русскому и китайцу в Украине было ещё горше: их не только не любили — их боялись. Призрак Российской империи и новый Великий Китай вызывали одинаковые опасения. Образ Америки, ассимилированной азиатами в считанные десятилетия, стоял ярким примером перед Украиной и другими странами Европы.

Эти и другие проблемы мирового масштаба широко обсуждались активистами-пенсионерами в телевизионных программах англоязычного телевидения, и пожилые политические обозреватели молодели на глазах, упиваясь свободой слова и возможностью самовыражения. Пусть даже несколько запоздалого…

Перекантовавшись несколько дней у гостеприимного Алекса, Филимон переехал в маленькую, но весьма уютную квартирку, которую ему с большим трудом удалось снять. Друзья предлагали Филу жить у них, что было бы выгоднее и дешевле, но он упрямо настаивал на адресе, который случайно встретил в отделе объявлений газеты «Новое английское слово».

Квартира сдавалась в доме номер двенадцать по улице Большой Житомирской.

Ни старой липы, ни трансформаторной будки, никаких сарайчиков и верёвок с белыми простынями — чистый асфальтовый блин под окнами. А на месте свалки и поросших диким кустарником склонов — огромный исторический парк «Гончарный яр». Чистенькие, мощенные красным кирпичом дорожки, аккуратненькие парочки прогуливающихся старичков и влипшие друг в друга влюблённые на свежевыкрашенных скамейках. И полная тишина.

Но когда наступал час летнего заката, и в распахнутом настежь окне отражались алые клубни облаков, плывущих где-то далеко, за горизонтом, Филу казалось, что вот-вот под окном забренчит старенькая семиструнка, и хрипловатый голос Алика-боцмана напомнит миру и всей честной компании о чём-то очень важном...

В Неапольском порту
Стояла на шварту
«Жанетта», поправляя такелаж.
Но прежде чем уйти
В далёкие пути —
На берег был отпущен экипаж…

Эмигрантов в этом районе было мало, но до благословенного Подола было рукой подать. Фил любил пройтись пешком по улицам вечернего Киева, и друзьям оставалось искренне удивляться тому, что он знал все пути и проходные дворы в округе.

Самой короткой дорогой, по красивой деревянной лестнице, ведущей через Гончарный Яр, от Большой Житомирской до Подольского базара можно было дойти неспешным шагом минут за двадцать. Вдоль спуска высились двух- и трёхэтажные коттеджи, утопающие в море зелени. Кинозвезды, миллионеры и дипломаты облюбовали этот оазис тишины и теней прошлого, которые создавали особое поле в этом яру. Михайлова гора яркими огнями сияла над шикарными особняками, но гора Лысая, как и положено пристанищу ведьм, висела тёмным силуэтом в ночном небе, охраняя тайны, поведанные лишь однажды подольскому лекарю Мише Булгакову.

Этим маршрутом Филимон пользовался лишь под настроение и в одиночку. С друзьями он прогуливался по другим направлениям: до «Гастронома» на углу улиц Большой Житомирской и Владимирской, затем налево, и через сотню метров они оказывались в «туристической Мекке» Киева — на Андреевском спуске. Слева по ходу, серая гранитная лестница вела к фундаменту Десятинной церкви, которая много веков тому назад рухнула и похоронила под обломками первых киевлян, охранив их самой смертью от татарского глумления.

Там же и в том же сером граните застыло здание Исторического музея, а на противоположной горе сияла в огнях прожекторов космическая фантазия Растрелли — Андреевский собор. Напротив собора и музея громоздилось массивное серое здание кивской средней школы № 25.