[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Анжелка плакала и собирала в дорожную сумку всякие необходимые вещи. Пришли дружбаны и уселись за стол: пили водку, не пьянея, и бесплатно раздавали умные советы. За окном мела неожиданно ранняя метель, и когда в дверь ввалился присыпанный снегом прапорщик, то все поняли, что ехать, все же, надо. Пока Филимона общими усилиями обряжали в военную форму, прапорщик с удовольствием «принял стакан на грудь». Закусив икоркой, он заметил, что Филимон забыл постричься, распорядился немедленно исправить этот пункт, а заодно выпил и второй стаканчик «за здоровье хозяйки дома».

Анжелка взяла ножницы и, как могла, укоротила неуставную прическу мужа. Обмундирование было маловато, сапоги издавали невероятный скрип и смрад, и Филимону казалось, что сейчас его вызовут на сцену к началу какого-то спектакля о войне. Но его вытолкали не на сцену, а к совершенно реальному кузову грузовика, и только здесь он прижал к себе мокрое от слез и снега лицо Анжелки и тихо но внятно произнес:

— Мне кажется, что я только сейчас начинаю понимать, как я тебя люблю. И знаешь почему?

— Не знаю, — шмыгнула носом жена.

— Потому что я тебя жутко ревную! — сделал страшные глаза Филимон и рассмеялся. — Смотри, мне выдадут в армии автомат, и я перестреляю всех твоих театральных ухажеров!

— Дурак, — улыбнулась Анжелка, — на всех у тебя патронов не хватит.

Ее поцелуй долго не сходил с его окоченевших губ, хотя все тело превратилось в подобие ледышки уже через полчаса езды. За городом ветер усилился, и Филимон вынужден был скрючиться в углу кузова, где его все равно доставал пронзительный холод. Когда машина подъехала к расположению учебного центра, то Филимон подумал про себя, что может быть и погорячился с приступом фатализма. Он спрыгнул в небольшой сугроб и долго не мог распрямиться, чтобы последовать в спасительную дверь штаба. Но прапорщику было тоже прохладно, и он пинками затолкал Филимона в теплое помещение.

Первое, что увидел перед собой Филимон, это здоровенную красную рожу, под ушами у которой поблескивали капитанские звезды.

— Это что за таракан? — грозно спросила морда у прапорщика. — Почему усы не сбрил? Усы рядовым положены только в козацких сотнях!

— Артист, — пан капитан, — доложил прапор и развел руками, — кому только в голову взбрело.

— О, точно! — вдруг осклабился капитан. — Я же тебя по телевизору видел!

Его облик изменился, и перед Филимоном уже было совершенно нормальное удивленное лицо крупного мужика в военной форме.

— Рад стараться, пан капитан! — брякнул Филимон и сделал вид, что стал смирно.

— Ось, — одобрительно поднял брови капитан, — уже и службу уважает. Ну что ж, Голобородько, веди его к Нетруненко, в первый батальон. Пусть его там сразу побреют!

— Разрешите обратиться, пан капитан, — вежливо кашлянул Филимон.

— А Устава и не знаешь! — буркнул капитан. — Ну, ничего, научим. Что еще? Говори пока по-цивильному, еще нарапортуешься.

— Спасибо, — расслабился Филипп, — если можно сохранить мою растительность, то прошу вас разрешить это сделать. Знаете, уже все зрители привыкли к определенному имиджу, да и я себя другим не представляю.

Капитан строго повел бровями:

— К чему привыкли?

— К имиджу, — повторил Филимон, лихорадочно подбирая выражения для ненавязчивого объяснения смысла этого слова, — к привычному виду и поведению.

— А мы вот как сделаем! — грозно хрюкнул капитан. — У нас тут свои «имижи». Завтра утром зачет по стрельбе: если отстреляешь на «хорошо» — усы оставлю, если «плохо» — сбрею левый ус, и будешь так десять дней гулять! А, Голобородько? Запомни, таракан, это сказал капитан Дуб!

Прапорщик рассмеялся подхалимским раскатиком и погнал Филимона в казарму.

Время было позднее, и в огромном сарае стоял громкий и дружный храп. Дневальный принял Филимона от прапорщика и доложил о новом рекруте в маленькую каморку, отделенную от общего помещения. Оттуда выглянуло лицо молодого лейтенантика, и он поманил Филимона пальцем. — Присаживайтесь, — совсем не по-военному предложил он Филимону, и тот растерянно примостился на расшатанном стуле рядом с небольшим столом, на котором он успел увидеть папку с собственным именем и фамилией. Лейтенант перехватил его взгляд и кивнул головой:

— Ага, вот изучаю ваше личное дело и думаю, как вас угораздило сюда попасть. Неужели театр не мог дать вам бронь?

— Может, и мог, — пожал плечами Филипп, — да только я этого не знал. Я, вообще, плохо знаю законы. Я и в родных американских не мог разобраться, а ваши — еще сложнее понять.

— Это уж точно! — рассмеялся лейтенант. — Меня зовут Владимир, и можете так меня и величать, не при других, естественно. Я выпускник юридического факультета университета и командую взводом тоже не по собственному желанию! Переподготовка.