[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Своими наблюдениями Фил делился с двумя людьми — с другом Сашкой и с родственницей Леной. С ней он общался, в основном, по телефону, свадебная ночь осталась неким таинством и откровением, и никаких намёков на развитие чувственных взаимоотношений от неё не поступало. Фил это чувствовал и довольствовался малым — дружеским расположением взрослой девушки.

Он так и не прочитал ей стихотворение, пришедшее в ту ночь; другие — читал, а это — никогда. Рифмы преследовали его на каждом шагу, стихи, поэмы, героические баллады на исторические темы — всё это выстраивалось в строки, куплеты, главы. Это была просто напасть какая-то — сидеть над тетрадкой и записывать созвучными словами мелькающие в голове образы и мысли, когда вокруг было столько важных дел: футбол, друзья, музыка. Но он ничего не мог поделать — странное чувство, время от времени, властно притягивало Филиппа: он чувствовал лёгкий гул в голове, словно точильщик правил бритву в его мозгах, дышать становилось легко, а можно было и вообще — не дышать. Волна необыкновенной радости накатывалась на всё его существо, и он нырял в этот манящий поток ощущений. Как бы со стороны, он видел странное движение вокруг своего тела — мириады вспыхивающих и гаснущих точек вращались вокруг головы, повторяя рисунки звёздного неба из книги по астрономии. И приходили стихи…

В далеком море, в полный штиль —
До берега три сотни миль,
Над головою — Южный Крест
И ни живой души в окрест,
Без всяких видимых причин
Ко мне явился страшный джин!
Он появился в полный рост
И прогремел: «Привет, матрос!
Тряхнем, дружище, стариной?»
Он подхватил меня рукой
И потащил за облака,
Валяя просто дурака…
О, этот старый страшный джин!
Он просто был неудержим,
Неутомим, неуловим,
Одной идеей одержим:
Не попадать опять в кувшин,
А быть свободным и большим!
И главный джиновский прикол —
Плясать на небе рок-н-ролл!
Услышав наши голоса
Затрепетали паруса
И море вздыбилось волной,
И грянул гром над головой!
Фрегат понесся, как дельфин —
Неутомим, неудержим!
А джин свистал и хохотал,
Отвел рукой девятый вал…
Но тут будильник звякнул: «Вай!»
Сестра сказала мне: «Вставай!»
А где же джин? Неужто он —
Всего лишь сон? Случайный сон?
Мой сон растаял, словно дым…
И я не расскажу другим,
Что был со мной и вправду джин!
Неутомим, неуловим,
Одной идеей одержим:
Не попадать опять в кувшин,
А жить свободным и большим!

Филипп любил смотреть на звёзды. Летом он наловчился укладываться на ночь во дворе нового пристанища, в садике, разбитом трудолюбивой бабушкой. Ему не очень перечили — малышка по ночам не давала спать никому, и это был разумный компромисс.

Это была фантастическая находка для Фила. Из укрытия под раскидистой вишней ему открывались ночные откровения. Окна соседей, распахнутые настежь, впускали его в мир чужих радостей и печалей, в мир, который каждому из людей кажется надёжно спрятанным от чужих глаз в крепости собственной комнаты, но на самом деле — прикрыт от стороннего взгляда лишь лёгкой занавеской. Фил не подслушивал — он слушал. Перед ним раскрывалась большая книга про очень разных людей. Днём — на улице, на работе, во дворе, — они все были похожи друг на друга, ночь открывала их особое лицо. Солидный, сильный на вид прораб-строитель, оказывался слюнявым пьяницей, вяло отбрыкивающимся от наскоков жены- мегеры, которая днём с ангельским выражением лица щебетала с соседками по двору; наглый студент, вечно грохочущий двигателем своего мотоцикла под окнами, откорпев над чертежами и книгами, до поздней ночи стирал, убирал и готовил еду матери-инвалиду; пара благообразных преподавателей профтехучилища каждый вечер заходилась в скандалах и истериках по поводу отсутствующих денег.

Но и эти открытия были не самым главным приобретением Фила.

Дождавшись полного отбоя во всём доме, а главное — последнего обхода, Филипп засовывал под одеяло пару подушек и придавал им форму спящего тела.

Дальше — была свобода.

Его никто не контролировал, никто не воспитывал, никто не поучал.

Он отправлялся в путешествия по ночному Киеву.