Итак, февраль две тысячи пятого или шестого: меняется руководство, новый директор, Геннадий Прокопьевич. Небольшого роста, стремительный, по театру буквально летал, хотя, между прочим, тоже сорок какого-то года рождения. Конечно, Вечность для него маловата была, он прежде заведовал краевой филармонией. Разные слухи ходили, не буду их повторять.
Собрал нас Геннадий Прокопьевич, осмотрел правым глазом, левый был у него стеклянный, им он только подмигивал:
– Наигрались в искусство? Деньги будем теперь зарабатывать.
Так мы впервые узнали про гранты, раньше и слова не слышали. Гранты, сказал Геннадий Прокопьевич, охотней всего выделяют на классику.
– Ставить будем помногу, быстро, своими силами. Поиграли чуть-чуть – и взялись за новое. Александр Иванович, творческие вопросы поручаются вам. – Подмигнул мне: – На классике не погоришь. Проверено.
Все поддержали тогда Прокопьича: режиссеров долой, только морочат голову. Современной драматургии нету совсем. Чернуха, комедии. Пора обратиться к серьезным вещам. А костюмы и декорации всегда можно подобрать из старого, склады уже переполнены. Мы не академический театр. – Тем более что в мире сейчас такая тенденция… – Ну-ка, какая в мире тенденция? – Не важно. Театр – искусство условное, предполагает эксперимент.
Разговор вроде как разговор. Мир Саввич тоже, бывало, посетует, что очень уж длительный у нас репетиционный процесс, постоянно сроки передвигать приходится. Кто бы подумал, однако, что с того вот собрания поднимется ветер, который не оставит на месте ни нас, ни театра, ни города. Вспоминаю – о чем-то ясно, о чем-то с трудом, пытаюсь разобраться в мотивах участников нашей истории, думаю: как же мы были беспечны, как безалаберны, как заигрывали с провидением, с судьбой. Классика! Вещи, которые в столичных театрах по нескольку лет репетируют, да так и не решаются показать, мы – кто там у нас на очереди? страшно даже великие имена называть – погоняем туда-сюда месяцок, достанем со склада костюмы и декорации, пыль сдуем и выпустим. Сыграли, списали и давай осваивать новый грант. Не надо нам было с деньгами связываться, разве Валентина Генриховна плохо кормила нас? Жили дружно, комедии ставили – все радуются, обнимаются: со сдачей вас, Анна Аркадьевна! с премьерой, Александр Иванович! – так бы и прожили век.
По документам, рассказывала бухгалтерия, появляются незнакомые люди – постановщики, костюмеры, художники-оформители, больше того, композиторы и даже, трудно поверить, педагог-репетитор по сценической речи возник, армянин!
Я на том февральском собрании помалкивал, только задал пустой вопрос: а если проверка?
– Проверок опасаться не следует. – И весь разговор.
Многие потом обвиняли Прокопьича – и напрасно. В предлагаемых обстоятельствах действовал человек. Очень ему, кстати, театральные словечки по вкусу пришлись:
– Народ наш давно живет в предлагаемых обстоятельствах, это вы тут в Вечности занимаетесь непонятно чем.
Вскоре после собрания постучался ко мне режиссер, тот самый, из Питера. У нового директора побывал, не встретил с его стороны понимания, расторг договор.
– Промахнулся я с Доной Анной, не угадал. Ваша, как ее? – Швальбе, она чересчур красивая, на такую кто угодно позарится. А эта… – называет фамилию, – предупреждали, что поддает. Подумал: вот то, что надо, – вдова-бухальщица. Дон Гуан не пропускает ни одной женщины – ни мовешек, ни… как там? – вы знаете. Тяжелое дело, Александр Иванович, ставить классику.
Я отвожу глаза.
Новый директор и новое поколение артистов: Захар Губарев, Любочка Швальбе, жена его. А вскоре и Воробьева, Славочку, в труппу приняли. Дон Гуан – его первая большая роль.
Период дружбы между Захаром и Славочкой пришелся на тот момент, когда артисты приобрели невиданную, неслыханную самостоятельность. Геннадий Прокопьевич часто отсутствовал, а я – разве мог с ними справиться? Тем более что артисты подобрались исключительные, особенно эта троица.
Любочка-ласточка: ей за тридцать, но как хороша! Ни одной морщинки, ресницы длиннющие, голос… А волосы!
– Мы с Захаром были самой красивой парой на курсе!
– Представляю, – хохочет Славочка, – что это был за курс!
Губарев старше Любочки. Пошел в театральный не сразу: армия, даже училище, артиллерийское.
– Артиллерия – бог войны. – Губарев любит оружие.
На деньги с гранта купил револьвер, ходил его в тир пристреливать. Зачем он тебе, Захар?
– Чтоб вопросов не возникало.
Круглая бритая голова, нос широкий – выразительная физиономия, многие знают Губарева по ролям в кино. К нам его приманили северными надбавками, квартирой в собственность, перспективой звание получить. С ним и Любочку:
– Раньше Захар совсем другим человеком был. Люби-и-л меня. – Любочка тянет “и”, голову запрокидывает, шея у нее красивая, белая! – Целовал мне пальчики, сочинял стихи.
Мы со Славочкой переглядываемся: Губарев сочинял стихи! Люба, прочти с выражением:
– Знаете, Александр Иванович, как я хотела детей!
Поражаюсь мгновенности ее переходов.