— Да полно тебе скромничать! Хотя, с другой стороны, неплохо иметь хотя бы одного скромного ученика среди целой оравы самоуверенных хвастунов… ну, что случилось?
— Я правда не понимаю — разве музыка мастера Домиса…
— Пойми, твои песни может запросто сыграть любой арфист-недоучка, любой дурачок, с грехом пополам бренчащий на гитаре. Только не подумай, что я не ценю твою музыку. Просто она и то, что сочиняет Домис, — как говорится, две большие разницы. И не вздумай судить о своих песнях по его меркам! Многие уже слышали твои мелодии и успели их полюбить, и, поверь мне, таких людей куда больше, чем тех, кто услышит творения Домиса, и, тем более, их полюбит.
Менолли чуть не поперхнулась. Сама мысль о том, что ее незатейливая музыка может понравиться кому-то больше, чем блестящие сочинения Домиса, казалась ей просто невероятной. И все же она поняла отличие, на котором так настаивал Сибел — Домис сочинял исключительно для музыкантов. — Разумеется, музыка мастера Домиса тоже нужна, но она играет совсем другую роль. Он мастер композиции, и тебе еще предстоит у него многое перенять…
— Да, я знаю. — И поскольку одна мысль никак не давала Менолли покоя, она скороговоркой выпалила: — Посоветуй, Сибел, как мне быть с песенкой о королеве файров? Мастер Робинтон ее переработал, так что она стала в тысячу раз лучше. Но он уже сказал всем, что это моя песня.
— Ну и что тут такого? Значит, Главный арфист хочет, чтобы все так думали. И наверняка у него есть на это свои причины. — Сибел похлопал девочку по плечу. — А потом, он не так уж много изменил в твоей песне… Просто… — Сибел пояснил свои слова выразительным жестом, — слегка сжал ее. А саму мелодию не тронул, и как раз ее-то сейчас повсюду и распевают. Тебе еще предстоит научиться отделывать музыку, но так, чтобы она не утратила своей свежести. Вот почему очень важно заниматься у Домиса. У него есть чистота формы, у тебя оригинальность.
Менолли не знала, что ответить. Она с горечью вспоминала, как ей доставалось как раз за то, к чему ее теперь поощряют.
— Ну что ты сжалась, как улитка? — резко спросил Сибел. — Что случилось? Да ты побелела, как полотно… Скорлупа и осколки! — Последние слова прозвучали как ругательство и, приняв их на свой счет, Менолли испуганно уставилась на юношу. — До чего некстати…
Проследив за его взглядом, она увидела бронзового дракона, который, кружась, спускался над главным двором.
— Это Н'тон. Мне нужно договориться с ним о нашей учебной прогулке.
Я на минутку. — Сибел выскочил из комнаты, его быстрые шаги прогремели по лестнице и смолкли.
Девочка глядела на партитуру пьесы, которую они недавно играли вместе, и слова подмастерья эхом отдавались у нее в ушах: «У него есть чистота формы, у тебя — оригинальность. Твою мелодию сейчас повсюду напевают». Неужели людям могут нравиться ее безделицы? Трудно поверить! Хотя, вроде, у Сибела нет причин ее обманывать. Как, впрочем, и у Главного арфиста — а ведь он сказал, что ему очень нужна ее музыка. И не только ему — всему Цеху. Просто невероятно! Она ударила по струнам — комнату наполнил мощный ликующий аккорд, но девочка мгновенно спохватилась и повторила его в более сдержанном варианте — решив, что столь безудержный всплеск недопустим с точки зрения чистоты формы.
И все же ее песни — такие пустяки в сравнении с блестящими прихотливыми произведениями, выходящими из-под пера Домиса! Может быть, если она станет усердно трудиться под его руководством, ей все-таки удастся хотя бы приблизить свои поделки к тому, что не стыдно будет называть музыкой…
Усилием воли Менолли заставила себя снова сосредоточиться на дуэте для двух гитар. Она стала повторять сложные места — сначала медленно, потом в нужном темпе. Один из аккордов вдруг напомнил ей отчаянный крик, который она услышала ночью. Девочка повторила фразу.
— Не оставляй меня одну… — Она подобрала следующий аккорд. — То крик в глухой ночи /В нем, раздирая тишину,/ Тоска и страх звучит — ведь Сибел так и сказал: Брекки не захочет жить, если Ф'нор умрет. — Я без тебя погибну вмиг /Молю тебя, живи/ И мир услышал этот крик / Зов раненой любви.
Наконец, Менолли удалось выстроить печальные, жалобные аккорды так, что даже самой понравилось. Красотка, Нырок и Крепыш тихонько подпевали. Тогда она занялась стихами.
— Ну как, ничего получилось? — спросила она у притихшей стаи. — Может, стоит набросать на чем-нибудь?
— Не нужно, — ответил ей чей-то спокойный голос. Девочка резко повернулась и увидела: за письменным столом сидит Сибел и что-то быстро записывает. — По-моему, я успел уловить все. — Взглянув на Менолли, юноша заметил ее растерянность и ободряюще улыбнулся. — Закрой рот и проверь мою запись.
— Но… но ведь…
— Я уже, кажется, велел тебе прекратить извиняться по пустякам?
— Но я играла просто так, для себя…