Певец Волги Д. В. Садовников

У ней были две сестры родныих, благочестливые деушки, и спрашивают ее:

— Что ты, сестрица, худа? Что ты, сестрица, тужишь, что ты, сестрица, плачешь?

Отвечает она им:

— Как мне не плакать? Пищи я не принимаю, темные ночи не сыпаю, хожу я на тятенькино широко подворье, к каракульскому дубу; все ночи простаивала, у каракульского дуба упрашивала: «Ох ты, батюшка, каракульский дуб, отпусти ради бога мне мертвой и живой воды!»

— А на что тебе, сестрица, живой и мертвой воды?

— Ох, сестрицы, не знате вы мово горя, что помер мой братец родимый, Василью-царевичу брат и мне такой же!

— Пойдем-ка, сестрица, и мы с тобой, да помолимся богу, да попросим каракульского дуба, не отпустит ли он нам.

Собрались все три сестрицы родным, полуночные поклоны дубу клали, из глаз своих слезы роняли и дубу говорили:

— Ох ты, батюшка, каракульский старый дуб, отпусти ты ради бога живой и мертвой воды!

Вдруг каракульский дуб открывается, и вода из него выпускается. Налила жена Василья-царевича два пузырька и говорит:

— О ты мой милый муж да Василий-царевич! Оседлай-ка свово доброго коня, да поедем-ка куды я велю, да найдем-ка мы свово братца Ивана-царевича во дикой степе!

Сели да и поехали и на то место приехали, где Ивана-царевича мясо разбросано. Вот они мясо собирали, по суставчикам расклали, мертвой-то водицей помазали, а живой-то водицей спрыскали. Иван-царевич встал, встряхнулся, на все четыре стороны оглянулся и говорит:

— О, да как я долго спал!

Отвечает ему невестка:

— Кабы не мы, так и вовеки бы ты спал!

— Спасибо-те, сестрица, пожалела ты меня, ну прощай и напредки не оставляй!

Сел да и уехал.

Мы это бросим и друго начнем. А вот он отколь приехал, туду опять и уехал. Ударил Ванюша свово доброго коня своей шелковой плетью; конь его добрый осерчал и шибко его помчал. Приезжает Иван-царевич в ту сторону, где жила Марья-Краса, Черная Коса. Нашел баушку просвирню, она ему и говорит:

— Поезжай-ка, Иван-царевич, куды я пошлю: через тридевять земель во десятое царство. Научу я тебя, как Марьюшку взять, как ее достать. Должен ты долго сам пострадать. Поезжай к ее баушке, а у той ли у баушки двенадцать дочерей. Они-то деушки да деушки, а будут сейчас кобылушки да кобылушки. Приедешь к баушке во двор, скажи ей: «А родима баушка! Нет ли продажной лошадушки?» Скажет тебе баушка: «Есть у меня двенадцать кобылушек, они не продажные, а заветные. А вот я тебе прикажу три дня их пасти, за работушку что ни лучшую взять лошадушку, а если не спасешь и домой не пригонишь, то мяса твово наемся и крови твоей напьюся!»

Василий-царевич[21] и думает себе:

— А да-ка попытаю! Две смерти мне не будет, а одной-то я не миную и знаю за кого пропадаю.

Взял у баушки подрядился, да на утро хлоп-хлоп и погнал лошадушек пасти, пригнал их в зеленые луга. Испекла ему баушка со спящиим зельем лепешечку. Он взял, закусил да крепко и уснул. Лошадушки по лугам разбежались, по кустам размырялись. Он крепко спал, вплоть до вечера пролежал.

Проведала то на дубу пчелиная матка и говорит своим дитяткам:

— Полетайте, дитятки мои, во зеленые луга. Ванюшка крепко спит, не проснется. Его разбужайте, коней его собирайте!

И некоторая одна была сильная пчела, прилетает к Ванюшке и жалит его за белое лице.

Ванюшка проснулся, горькими слезами заливался: ни одной лошадушки перед ним нет и не знает же он, где их взять и некого ему домой гнать. Вот пчела и говорит:

— О, бери-ка, Ванюшка, кнут, да вот постой-ка тут! Пригоним мы тебе!

Как собрались все пчелки летать по зелеными лугам; они стали летать, стали брюнчать, стали кобылушек собирать, да Ванюшке на руки отдавать.

— А вот да ну, Ванюшка, гони-ка!

Ванюшка взял да их кнутиком к баушке и погнал.

— На-ка вот тебе, баушка, исполнил твое приказание!

— Ну ладно, Ваня, жди, что будет на утро.

На утро баушка встает, приказ Ванюшке отдает:

— На-ка вот, Ванюшка, гони да сохранно пригони! На-ка вот тебе лепешечку за работу!

Он лепешечку взял, в пазушку поклал, выгнал кобылушек во зеленые луга, и так-то ходят кобылушки смирно, травку пощипывают, ключевую водицу прихлебывают, а походят да полежат. Ванюшка поесть захотел, взял да вынул из-за пазухи кусок; крепко закусил и шибко спать запустил. Думает, немного — до вечера проспал.

Вот кобылушки и стали по кустам мырять, по кустам да по кустам, по мышиными норам. А вот тут-то была мышиная матка, дорогу перебегала, больно была гладка. Распорядилась старая мышь Ванюшку разбудить и кобылушек собрать. Побежала старая мышь.

— Ох ты, Ванюшка, Ваня! Ночь-то на дворе, а мы плачем об тебе! Надо тебе встать и кобылушек домой гнать!

Встал Ванюшка, встряхнулся, горючьми слезами залился и сказал:

— Ох мать ты моя мать, старая мышь! Надо бы тебе добродетель мою знать и кобылушек пригнать!

Старая мышь всех молодых мышей за ними послала; всех кобылушек собрала и погнал их Ванюшка домой.

— На-ка тебе, баушка, я два дни пропас.

— Ох, Ванюшка, еще завтра день погоняй-ка! Завтра дальше, а хлеба-то бери больше.