Певец Волги Д. В. Садовников

— Ну, какая честь будет ему, хвала? — сказал Стенька сыну. Обнялись, поцеловались.

— Не плачь, сынок, я с ним рассчитаюсь. Я еще не таких видал: Астраханской губернии губернатора с колокольни кидал, и этому не миновать!

Утром рано он встал, сам к заутрени пошел; проходя всеё церковь, перед царскими дверьми встал. Выходит архерей из алтаря, берет его Степан за руку:

— Ну, пойдем со мной за сына рассчитаться!

Взвел его на вышний етаж и крикнул:

— Сейчас получает ваш архерей за моего сына расчет!

Взял его и выбросил из окна. Народ взбунтовался.

— Держи, лови!

Но никто не видал, как Стенька весь народ прошел. Взял он сына своего куды путь лежал, доехал до Рыбинскова: город славный, а стоять нельзя.

— Оставайся, сынок, здесь, а я поеду куда вздумал, по свету похожу, разузнаю, где что есть.

Приехал к морю и сказал:

— Слава богу!

Стеньке от роду было девяносто-семь лет. Переправился он через море на зеленый Сиверский остров, написал он письмо старшему свому сыну:

— Я прощаюсь с вольным светом, и конец мне скоро будет!

Построил себе дом близь большой дороги; имел проживанья три года и кончил Стенька жизнь свою на Сиверском зеленом острове, но дети его не знают, где отец. Пролежал тридцать лет; стень ходила по земле, но народ она пугала и просила, чтобы над ее телом сказали вечну память.

Проезжал один из прикащиков с красным товаром; поднялась грозна туча и ударил сильный дождь; он от дождя и заехал в дом Стеньки Разина. Стень подошла и шипом говорит:

— Иди, возьми в такой-то комнате золота мешок и под таким-то звеном, под забором лежит Стенька Разин; скажи над нём вечну память, а прежде сведи коней со двора! (А то землетрясение будет).

Неустрашимый разнощик разыскал золота мешок, навалил его на горб, повез со двора и думает:

— Ладно ли так будет?

Воротился назад, разыскал труп Стеньки Разина, впопыхах скоро сказал три раза вечную память; сам бегом со двора побег, пал на лошадь, тронул коня возжей, но едва отъехал — потряслась земля, и провалился труп Стеньки и закрылся землей.

О Стеньке рассказу конец, а будем говорить о старшем сыне Афоньке.

Услыхал Афонька о смерти отца, и вздумал он съездить на Балхинско-черно море, на зеленый Сиверский остров. Подъехал к морю — тихо было; сел в небольшую лодку и отправился сам на остров. Вдруг буря поднялась, раскачала лодку его. Тут-то Афонька страху наимался! Чуть не захлебнулась его лодка. Дошел до отцовского дома — стоят одни голые стены. Посмотрел на эти стены, сам заплакал и пошел; тихо, во слезах, слово сказал:

— Смерть отца я не застал! Ну, прощай, отец! Теперь я до смерти не увижу тебя!

Отправился на море; поглядел — лодки нет. Вот беда и горе! Кто-то лодку угнал. Едут два перевощика, он и крикнул:

— Братцы, посадите меня!

Те подъехали и говорят:

— Что дашь за перевоз? Мы отвезем.

— Сколько возьмете?

— Ну, садись!

Он сел в лодку и думает:

— Денег у меня ни гроша, чем я расплачусь с ними?

Один у него в кармане кистень. Вынул он его тихонько; перевощики сидят впереди, веслами гребут и друг на друга глядят. Загляделся один перевощик, взял Афонька цоп его в ухо кистенем! Этого убил до смерти, а другого из лодки вышиб, сам сел в весла и поехал куды надо. Приезжает на сву сторону, идет путем дорогой, попадатся ему артель средних мужиков; идут с золотых приисков. Афонька говорит:

— Здравствуйте, робята! Куда ходили?

— Идем с работы.

— А мне таких людей надо! Я иду третий день не жрамши, хоть на кусок хлеба добьюсь себе!

Мужики друг на дружку взглянули и говорят:

— Неужто мы живые одному в руки дадимся? Это вздор!

— Ну, как же, мужики, денег много у вас?

— Да есть у кажняго по сотняжке, — смеются между собою.

— Ну что же давайте мне на дорогу! — говорит Афонька.

— Эх ты, дурак! Мы сами глядим где бы взять.

— Да ведь с вами нечего так говорить: вы не знате, кто я! Вынул из кармана кистень и говорит:

— Ну-ка, я примусь за прежнюю работу!

Тут Афонька развернул руку и дал одному кистенем плюху, а трое с испугу упали.

— Я с вами вот как обойдусь!

Поколотил всю артель, деньги отобрал.

— Будет мне на дорогу!

Идет и посмеиватся, сам себе говорит:

— Я теперь где ни взойду, голодом не умру.

Пришел в свой дом: запустел, никого нет… И так досада его взяла, что из терпенья он вышел.

— Где мои подданные товарищи, которые со мной были? Вздохнул он тяжело и скрозь слезы сказал:

— Прощай, моя изба! Больше я в тебя не приду!

Забрал все добро, сел на доброго коня. Проехал не больше пяти верст; стоит в лесу огромный дом. Он взъехал в него, выбегат к нему на встречу его есаул и говорит:

— Здравствуй, брат Афанасий! Как твое здоровье? Где ты столько время был?

— Неужто ты, брат, не знашь, где я был? Я отца хоронил.

— Ну, милости просим в наш дом! Мы свой выстроили.

— А много ли вас здесь?

— Да не много: двадцать-пять человек, — сказал есаул.

— Так что же? И меня в артель принимайте!

— А, милости просим!

Но так его досада берет, что он из атаманов в подданные идет и говорит есаулу:

— Ну, что, атаман, здесь служить неловко: добычи мало! Поедемте в привольные стороны, где отец работал.

— И я думаю туда же отправиться.