Певчее сердце

С каждым словом слёзы текли, рождаясь в глазах тёплыми, а к подбородку совсем остывая. Голос садился, под конец сойдя в хрип. В горле невыносимо саднило и першило, оно стискивалось и давилось звуками.

— Маш, что у тебя с голосом? — с тревогой спросил муж. —  Ты ещё минуту назад разговаривала нормально...

— Не знаю, Борь. Мне всё равно сейчас, — прохрипела Мария.

— Покажись врачу срочно.

— Плевать.

— Маша, ЭТО ТВОЙ ГОЛОС!

— Да пропади он пропадом...

— Не говори так! Ты знаешь, что слова и мысли — материальны.

— Ничто уже не имеет значения, Борь... Прости...

Палец нажал кнопку, прерывая звонок, телефон мягко выскользнул из повисшей с подлокотника кресла руки и с глухим стуком упал на ковровое покрытие. В дверях стояла Катя, и Мария подняла на неё застывшие, страшные, словно бы выжженные глаза. Мёртвые, как две заброшенные могилы.

— Это от тебя Борис узнал? Ты и есть... источник?

Катя молчала, но подтверждение и не требовалось, ответ витал в воздухе. Таким же страшным, мёртвым шёпотом Мария просипела:

— Осуждаешь меня, наверно? Мне всё равно, думай, как тебе угодно. Но если хочешь знать, я мужу не изменяла. Никогда.

— Не мне вас судить, Мария Дмитриевна, — глухо проронила Катя. — Вам не пристало оправдываться передо мной.

Страшный шёпот, страшный взгляд Марии — всё это отразилось в её зрачках горечью и ужасом.

— Верно, Бог рассудит. Но нам с тобой придётся расстаться, я больше не смогу тебе доверять. Спасибо за прекрасную работу в течение всех этих лет, дальше наши пути расходятся. Рекомендации я тебе дам, без места не останешься. После возвращения в Россию ты получишь расчёт.

Последние фразы Мария выжимала с паузами, как сквозь удавку на шее. От нестерпимого першения в горле она закашлялась, и Катя побежала за стаканом воды.

Из-за погодных условий отменили все авиарейсы. Владислава забрала Марию из аэропорта на лимузине — весёлая, с блёстками праздника в зрачках. В салоне поблёскивали коробки с подарками.

— Значит, судьба нам тут застрять в Новый год, — сказала она. — Думаю, надо провести это время с пользой и удовольствием. — И нахмурилась: — Маш... Ты всё молчишь и молчишь. Что случилось?

— Я развожусь с мужем, вот что, — прошептала Мария с горьковатой улыбкой. Разговаривать она могла только так.

— Это отличная новость для нас с тобой, но почему ты шепчешь? — Владислава смотрела пристально, встревоженно. — Ты заболела?

— Я не знаю, Владюш. Голос пропал.

Владислава озабоченно пощупала её лоб.

— Жара вроде нет... Блин, и сейчас, как назло, праздники! У тебя есть личный врач?

— Есть два фониатра, но один в России, второй — в Германии. И да, ты права... Праздники. Наверно, удастся попасть к ним только в январе.

— Ладно, солнышко, не паникуй. Что-нибудь придумаем, — проговорила Владислава, сдвинув брови и крепко обнимая Марию за плечи.

Праздник в её глазах померк, его сменила складка между бровями. Она прильнула поцелуем к виску Марии, сжала её руку в своей. Та, зябко нахохлившись, склонила голову ей на плечо и устало закрыла воспалённые от бессонницы глаза.

Их новогоднее счастье отдавало горчинкой. Голос Марии не требовался, чтобы отвечать на поцелуи и жадно вжиматься во Владу всем телом, трое суток почти не вылезая из постели. Это были трое суток сладкого до боли слияния, ненасытного и неистового.

— Ещё, ещё, — шептала Мария. — Сильнее, больнее...

Она жаждала любовного истязания — такого, чтоб потом ни сесть, ни встать. За все годы разлуки её голод превратился в дракона, которого было не так-то просто накормить.

— Я совсем заездила тебя, — шёпотом засмеялась она, ткнувшись носом в щёку Влады, которая замерла в изнеможении с полуприкрытыми глазами. — Прости, я ужасно голодная.

— Я тоже по тебе соскучилась, Машунька. Ты не представляешь, как. — Глаза Влады из-под ресниц отвечали туманной нежностью, губы были ещё полны поцелуйной энергии, в которую Мария и нырнула с наслаждением.

— Я представляю. Но я всё равно больше соскучилась. Как минимум в три раза.

— Подсчитать успела, — усмехнулась Влада, рывком отталкиваясь от постели и наваливаясь на Марию сверху. — А я — в сто тыщ мильёнов раз. Всё, перекур окончен. Ну, держись!.. Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.

Подарки Мария открыла только второго января: раньше было не до того. Они с Владой не могли насытиться друг другом. Они даже праздничный обед сократили до минимума, обошлись только шампанским и бутербродами с икрой. Зато главное блюдо они поглощали в неограниченных количествах.

— Владь, зачем ты кудряшки состригла? — посетовала Мария, поглаживая ёжик на затылке Владиславы. — Я так любила их ворошить...

Владислава вздохнула, на миг прикрыв глаза, и потёрлась носом о её нос, поцеловала.

— Именно поэтому. Пыталась изгнать из своей жизни всё, что связано с тобой. Как видишь, не получилось. Тебя нельзя забыть.

— Я теперь твоя... До конца,  — дохнула ей в губы Мария с нежностью и болью. — Всегда была твоя. Но чтобы понять это, потребовалось время.

— Хорошо, что оно оказалось милостиво и терпеливо к нам. — И Владислава впилась таким поцелуем, что у Марии дыхание перехватило.