Читаем Петрарка полностью

Расширялись старые и вырастали новые церкви. С утра до вечера раздавался звон колоколов то у доминиканцев - в монастыре святой Екатерины, то у францисканцев - в монастыре святого Петра. Из папского дворца доносился серебристый звон колокола, которым папа созывал кардиналов на совещания, по-особому звучал знаменитый "Дутурессо" из Сен-Дидье, созывавший докторов права на лекции. По ночам многочисленные монастыри перекликались нежным перезвоном сигнатурок. Город же был грязный, тесный и темный. Узкие улочки были почти лишены света из-за бесконечных балконов, галерей и многочисленных, торчащих прямо из стен вывесок постоялых дворов, винных погребков, лавок, которые выставляли свои товары, где только придется. Это была огромная ярмарка, там торговали всем, что производила и поставляла тогдашняя Европа, что привозили купцы из далеких, неизвестных стран Востока.

Из Флоренции везли иконы, облачения для духовных лиц, ювелирные изделия, из Милана - мечи, копья, латы, из Венеции - шелка, из Бургундии полотна, из Фландрии - сукна, из Парижа - ковры и эмали, из Испании пряности, тисненые козлиные кожи, восточные ковры, из Лукки - знаменитую парчу. Все крупные банкирские дома во Флоренции и Сиене имели в Авиньоне свои филиалы. В этом городе никто не чувствовал себя чужим, каждый мог встретить земляка. Постоялые дворы "Под красной шляпой", "Под тремя столбами", "Под бумажным змеем" гудели от многоязычного гомона.

Мост святого Бенезета, знаменитый авиньонский мост, на котором и по сей день, словно эхо веселой и красочной жизни нескольких поколений XIV века, можно услышать песенку "Sur le pont d'Avignon on у danse..."[1], был свидетелем торжественных въездов, свадебных поездов, шествий паломников. Сверкающее оружие, плюмажи, шелка, атласы, парча, кардинальский пурпур, фиолетовые облачения епископов ошеломляли почтенных буржуа, ведь еще вчера они ложились спать в глухой провинции, а сегодня проснулись в бурной и шумной столице.

Один день совершенно не походил на другой. Помимо таких важных событий, как похороны папы, конклав, избрание и коронация преемника, помимо столь необычайных торжеств, как канонизация святого Фомы Аквинского, который был связан родственными узами с половиной царствующих в Европе династий, чуть ли не каждый день можно было увидеть турниры, регаты на Роне, въезды иностранных послов и незабываемую по своему фантастическому великолепию церемонию въезда посла татарского хана или памятных только нам ambasciatores et nuncii regis Poloniae[2], имена которых ныне стерлись из памяти. Иногда горожане по целым неделям не снимали ковров, свисавших с балконов и из окон, и, прежде чем они успевали вымести или растоптать цветы, которыми накануне были засыпаны улицы, наряженные во все белое дети бросали уже новые букеты.

Вслед за духовенством, чиновниками и дворянами римской курии в Авиньон понаехали тысячи людей в надежде добыть в бурной столице легкий хлеб и заработок. За ними потянулась беднота, и через несколько лет тихий городок стал неузнаваем. Здесь нашли пристанище и астрологи, и знахари, и алхимики, в том числе такая знаменитость, как Арнольд из Вилланова, который в присутствии папы Климента V превратил медь в золото и еще за несколько веков до Фауста создал в колбе человеческое существо, homunculus. Были здесь и знахари, заговаривавшие раны, и врачеватели, лечившие рак истолченными в порошок, добавляемыми к еде и напиткам изумрудами, и злобные колдуны, насылавшие на людей смертельные болезни при помощи вылепленных из воска фигурок, которые они затем прокалывали иглами, и тайные советники, несравненные юристы-крючкотворы, знатоки всевозможных юридических уловок, и просто ловкачи, подстерегавшие простодушных послов далеких королей и принцев. Немало монет перепало в их сумы от посланцев Локетека[3], и когда он добивался коронации, и когда вел свои знаменитые процессы с крестоносцами.

Авиньон не был подготовлен к такому переселению народов, не хватало ни домов, ни гостиниц, и Петракколо был счастлив, когда ему удалось найти дом в Карпантра, в двадцати с лишком километрах от Авиньона. В этом уютном городке, согретом полуденным солнцем, с его серыми оливковыми рощами и бесчисленными бортями, были свои резиденции и у многих кардиналов. Частенько здесь проводил время и папа Климент V, когда ему надоедал стук молотков и шум каменщиков, возводивших новые дворцы. У Петракколо завязались кое-какие знакомства в папской канцелярии, появились и побочные источники доходов, и он уже мог вполне прилично содержать жену, двоих детей, и, кажется, ему удалось даже сколотить кое-какое состояние.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология