Петр Великий

Оплата налогов обычно в виде ржи или овса, иногда продуктами питания или мухой, имела длинную историю в России. Однако теперь к ней добавилась необходимость обеспечить большим количеством продовольствия и фуража армию и флот. В 1711 году, например, было приказано, чтобы поставки такого вида для военного использования были собраны во всех губерниях, за исключением С.-Петербургской. В 1712 году Московской губернии было указано обеспечить шестимесячную поставку фуража для четырех полков, а в августе 1714 года Петр распорядился о сборе больших поставок продовольствия для флота. Требования такого рода вызывали серьезный протест даже у собственных агентов правительства. Так, например, вице-губернатор С.-Петербургской губернии жаловался в декабре 1712 года, что если три новых полка будут размещены в городах области и будут снабжаться ими, то «эти города и уезды уменьшатся до полных руин»; и имеется множество свидетельств подобных трудностей в других местах России. Больше чем через десять лет после смерти Петра секретарь прусской дипломатической миссии, проведя четверть века в стране, отмечал, что обычный русский все еще смотрел на армию, созданную царем, как на «новые цепи», которыми он был крепче, чем когда-либо прежде, прикован к произволу правителя[96].

Российский крестьянин реагировал на все эти требования чаще всего бегством. Иногда он уходил в пограничные области, вроде казачьих областей на Дону, где предписания Петра исполнялись менее эффективно, чем в центральной части России. Указ от 1704 года говорит о частых жалобах царю землевладельцев, чьи крестьяне убегали к казакам, в то время как в следующее десятилетие жалуются на тех, кто, будучи «сбежавшими, живут под правлением гетмана в городах Малой России и в различных местах в землях Слободской Украины». Иногда бежали к нерусским народам, башкирам или мордве Средней Волги и Урала. Так, в 1712 году Троице-Сергиев монастырь, самый большой и богатейший землевладелец в России, жаловался Сенату на беглецов-крестьян, которые живут в Алатырском уезде на пустых землях мордвин; в то время как в 1715 году губернатор Казани сожалел о потере тех, которые «сбежали и все еще бегут из городов Казанской губернии в Уфимский уезд, и башкиры Уфы, и татары принимают этих беглецов и не выдают их». Иногда российские крестьяне находили убежище в Польше (часто при активной поддержке польских землевладельцев для работы на себя) или даже в Крымском татарском ханстве[97]. Очень часто, однако, крестьянин-беглец просто перебегал в надежде на лучшие условия в какое-либо близлежащее поместье или деревню. Это продолжалось до «ревизии» (переписи) 1722 года, которая разоблачила более ясно, чем в прошлом, присутствие беглецов во многих областях, где землевладельцы начали отказываться принимать их[98]. Это внезапно возникшее нежелание могло объясняться некоторыми требованиями законодательства предыдущих лет, которое предусматривало серьезные штрафы для любого, кто укрывал таких беглецов; и в 1722–1725 годах, последние годы Петра, большое количество было на самом деле передано властям или сдались сами (хотя бегство в Польшу также, кажется, резко увеличилось в то же самое время). В 1724 году Сенат приказал, чтобы Военная Коллегия усилила охрану польской границы, дабы предотвратить такое бегство; и в одном случае даже обсуждалось развертывание целой армии в западных пограничных областях, чтобы принять меры против этого. Одновременно крестьянам было запрещено уезжать больше чем на тридцать верст (приблизительно двадцать миль) от дома без паспорта, подписанного их хозяином или, при его отсутствии, управляющим и приходским священником; в это же время были введены напечатанные паспорта, чтобы противодействовать поддельным, которые сразу же начали появляться. Едва ли нужна более наглядная иллюстрация, чем все эти обязательные меры принуждения, характеризующие стиль работы Петра.

Бегство как средство избежать невыносимых требований и притеснений ни в коем случае не ограничивалось крестьянами. Армейские новобранцы дезертировали в больших количествах, по крайней мере после первых лет войны со Швецией. Подневольные рабочие часто доставлялись в С.-Петербург, подобно преступникам, в цепях, чтобы принять меры против их побега на пути к новой столице. В одном случае группа из 359 плотников и кузнецов из Воронежа была послана под наблюдением пятидесяти солдат и одного офицера; по пути к ним присоединились тринадцать моряков и еще один офицер. Имеется в виду положение, по которому вооруженная охрана рассматривалась как необходимая для контроля каждых восьми или девяти из подневольных[99]. Такое отношение показывает еще раз, как сильно зависело укрепление России и все достижения Петра от силы и принуждения.

Экономическая жизнь и социальное напряжение