Грандиозное увеличение масштабов вербовки, обучения и оснащения, вовлечение бесчисленных масс людей в создание новых сил, потребовало обновления структуры управления, а следовательно нового устава. В 1716 году был создан Устав Воинский, всесторонний кодекс, в котором делались попытки систематического регулирования всей военной организации. Этот сложный документ заменил и закончил бесконечную серию отдельных инструкций, составлявшихся периодически, начиная с 1699 года. Он был тщательно подготовлен при непосредственном участии самого Петра и под его строгим личным контролем. Его издание было одним из первых признаков того, что импровизация и отдельные разрозненные мероприятия отныне заменялись во всех аспектах проведения политики, более спокойными или более систематическими методами[85]. Высокого уровня военной администрации, способной к последовательной или долгосрочной деятельности до учреждения в 1718–1719 годах Военной Коллегии, добиться не удалось. «Приказ Военных Дел», основанный в 1701 году, просуществовал только до 1706 года, когда его заменила Военная Канцелярия, которая просуществовала до 1719 года. Старый, еще XVII века, Пушкарский Приказ в 1701 году был заменен Артиллерийским Приказом, а он в 1714 году — Артиллерийской Канцелярией. Вербовать солдат и даже обучать и руководить ими оказалось с самых разных точек зрения делом более легким, чем разрабатывать устойчивую и эффективную административную структуру, поддерживающую новую армию.
Увеличение военной силы России было одним из самых далеко направленных достижений правления Петра. От этого зависело выживание страны и возможная победа в войне со Швецией. От этого зависело заметное повышение международного положения России. Это было, кроме того, достижение, которое сразу привлекло внимание и вызывало восторг иностранцев. В 1709 году итальянский генерал Беллеарди, пробыв некоторое время на службе у Петра, был восхищен отличным состоянием его артиллерии и считал его пехоту лучше любой другой, будь то в Австрии, Объединенных Провинциях или Великобритании, «ввиду большого порядка, который она соблюдает в бою». Десятилетием позже ганноверский посланник в С.-Петербурге заключил, что царь «поставил военное положение на удивительно высокий уровень и привел своих солдат, особенно пехоту, к тому состоянию, в котором они не уступают никакой другой в мире»[86]. Современники Петра хорошо были осведомлены о важности того, чего он достиг в этой области и, возможно, слишком высоко оценили это новшество.
Внезапное появление мощного российского флота, хотя по практическим результатам и не очень примечательно, было гораздо более резким и сознательным разрывом с прошлым, чем любая обычная военная победа царя. Ни для одного аспекта деятельности Петра не было меньшего прецедента в русской истории. Ни одно дело не было так непосредственно и демонстративно связано с работой самого царя. В течение всей его жизни для Петра флот был самой большой страстью, самым большим, если не единственным оплотом его надежд. Практические детали, связанные с его строительством, навигацией, даже названия судов, их организация, система используемых сигналов, — все это никогда не переставало привлекать его заинтересованного внимания[87]. В определенном смысле флот был не многим больше, чем гигантская, сложная и дорогая игрушка, построенная и работающая для его личного удовольствия. Над этой игрушкой он радостно трудился еще молодым человеком, все проверяя своими руками. Прусский дипломат Вокеродт, один из наиболее острых наблюдателей более поздних лет правления, заметил, что «никакая победа не могла бы принести ему так много удовольствия, как малейший успех, которого добивались его суда и галеры», в то время как «с другой стороны ничто не сокрушало его так остро, как малейшая неудача его судов», и что «в сумме, страсть к флоту одержала победу в нем над всеми другими желаниями и предпочтениями».