Высокомерная помещица была покорена этою угодливостью, чуть не рабскою, попадьи Федоры.
— Просим любить да жаловать нас с внуком, — выговорила уже совсем благожелательно Лукерья Демьяновна. Она окончательно освободилась от предубеждения против поповской семьи и готова была принять в свойство настоящую почитательницу своей дворянской спеси.
Но вот отворились двери, и вступил сам отец Егор. Перекрестился на образ и поклонился незнакомой пожилой боярыне, сидевшей у него в парчовой епанечке. Помещица встала и подошла под благословение.
— Батько, ты и не ведаешь ведь, кто нас, бездольных, взыскал своею богоподражательною милостью? — не уставая кланяться, заголосила попадья Федора. — Вишь, её милость Ивана Алексеича бабушка к нам соблаговолила пожаловать сама… воистину краше солнышка ясного нам сей праздник приспел…
Отец Егор, благословив и раскланявшись с гостьею, сел против у другого конца стола.
— Прохладиться не изволишь ли, государыня? — не оставляла усердствовать попадья Федора.
— Да ты чего спрашиваешь? — отозвался радушно отец Егор. — Попроси любым… что изволит в горлышко пропустить… и водочек подай, и наливочек… и ратафея[322] есть… Давно ль Господь Бог нам, недостойным, на радость честь твою, государыня милостивая, во град столичный сей принёс ныне подобру-поздраву?
— Третий день, отец честной… Сбиралася давно, да средствия не было… Было у нас судьбище долгое… с сыном. Три года волочили меня лихие люди да тянули моё дело правое… одначе милость Божия да его царского величества приказ неотменный — повершить через полгода всенепременно — подействовали… Отсудили все мне… на внука, Ванюшку… а ворогу моему — шиш, с позволения сказать… Вот я, и домой не заехамши из Москвы, да прямо — сюда… Больно захотелось внука повидать… Ведь три года с походцем будет… а может, скоро и четыре стукнет, как не видала… Где он?.. Что он? Приезжаю — нахожу своего Ваню в чести большой, а в хлопотах ещё пуще… на часу раз пять иной день посылают… Насилу удосужилися переброситься словечком… И тут помешали окаянные. Говорил он мне, что у батюшки бываю… Дай, думаю, поколь ему недосуг, и сама я к батюшке загляну… благодарность принесу за то, что внука ласкали… По-родственному принимали…
— Он у нас и спервоначалу стал что свой… верьте истине… Такого, истинно, сокровища, я полвека прожил на свете, а не удалось ещё признать! — ответил отец Егор без застенчивости и всякого напускного чувства. Он был человек прямой, как мы знаем.
— Сколько деток-то у вас? — вдруг поспешила, будто спроста, задать вопрос отцу Егору Лукерья Демьяновна.
За него ответила подбежавшая с подносом попадья.
— Восьмеро, государыня!.. Парнишка да Даша — большенькие, а остальные — мелюзга… Десятерых в младенчестве мы похоронили. Прошу прикушать моего изделья… Сама из крыжовника водичку сладила… А это земляничная наливочка… Даша, в подызбице[323] захвати ещё!..
Даша встала и вышла за перегородку, где был спуск в открытый люк.
Когда мелькнула за перегородкой Даша, Лукерья Демьяновна шёпотом сказала попадье:
— Я об дочушке-то вашей хотела спросить: сколько годков считаете?
— Шестнадцатый с поста, с Великого… Не первая она у меня… Первенькие умирали…
— Совсем невеста… И всем взяла: ростом, пригожеством, миловидностью, вежеством, лаской, — и сама вздохнула тяжело, да тут же улыбнулась. — Моему Ивану совсем под масть… Только повременить приходится, родные… Не вдруг теперь ему про женитьбу можно речь завесть… Новая служба… да сами знаете… у кого?! Один шаг — и все пропало… Нужно быть… внуку моему на службе на своей не токмо исправному — хоть в ушко вдевай, — а ещё и стремому… чтобы лихой человек не нанёс лиха по насердку.
— Я и сам то же говорил Ивану Алексеичу, как пришёл да показался нам в новом чину своём, — сказал отец Егор, — молодец он… душа! Тысячу раз похвалишь, а все, кажется, не все высказал, — да огонь такой, что просто иной раз слушаешь да головой качаешь, как он хватит, не долго думавши!.. За то государь и отличил… И люди, разумеется, подкапываться станут всеми мерами, да… государыня милостивая, никто как не Бог… Кого же Господь оставляет правого без своей всесильной помощи? Если грешник взмолится о провинности своей, воззовёт к Богу с покаянием — Бог услышит, как сам рек: «Воззовёт ко мне, и услышу его!» Кольми паче раба своего Иоанна, помысл чист имуща и сердце не скверно… помилует Господь, общий благоподатель и заступник… и покровитель… Я, государыня, каждую службу, в молитвах поминаючи присных, его имя возношу и, любвеобильные щедроты твои памятуя к нему, чту имя рабы Божией Гликерии.
Лукерья Демьяновна прослезилась от глубокого чувства. Взглянув на добродушный лик отца Егора, никто бы не сказал, что слова его с расчётом, или не от души им говорены бы были или чтобы он не то говорил, что делал.